Александр Кутепов - Каменный пояс, 1978

Кстати сказать, и Юля не показана в главном деле, через отношение к своей профессии. Ночные телефонные звонки, упоминание о вызовах в больницы воспринимаются, как проходные эпизоды, внешний фон.

Но как только конфликт переносится в сферу нравственных отношений, героиня снова становится сама собой.

Синее озеро. Синие глаза Юли, ждущие счастья. Беспомощный щенок, уткнувший холодный нос в ладонь хозяина.

В отличие от Петунина, Юля, как все женщины Прокопьевой, — цельная и чистая натура. Героиня хочет понять, можно ли в жизни положиться на Петунина, доверить ему себя, или все, что происходит у них, недолговечно? Не случайно привязался к ней мотив услышанной песни:

В этой горькой неуверенности в любимом человеке, что постоянно гнетет Юлю, хотя она мужественно не показывает своего душевного состояния, и содержится авторская оценка Петунину. Оценка неназойливая, не бьющая в лоб, но отчетливо слышимая.

Как Юля не верит в надежность своего счастья, так и мы не верим Петунину.

И все-таки одной эмоциональной оценки Петунину недостаточно. Корни его бездуховности, приземленности требуют более глубокого авторского анализа, иначе описание быта может превратиться в самоцель. А вообще-то, если мы отбросим все возвеличивающие себя самооценки Петунина и определим его в главном (отношение к человеку), то увидим, что это новый вариант старого героя — Олега Кураева из повести «Такая длинная ночь». Только Кураев показан жестче и более прямолинейно.

Такое невольное повторение настораживает. Именно невольное повторение, объяснить которое можно тем, что за немногим исключением Прокопьева еще не выходит за рамки бытового материала, связанного в определенной мере с ее жизненным опытом.

Из повестей Прокопьевой самая удачная — «Звереныш», она подкупает своей искренней, исповедальной интонацией. В повести «Такая длинная ночь» была сделана хорошая заявка на рабочую тему, наметился конфликт, отразив главное в человеке, — отношение к своему делу. Но этот критерий не получил развития в «Белой мели». Жанр требовал введения эпического материала. История отношений Петунина с Юлей приобрела бы большее звучание, если бы была выведена за рамки быта.

Повесть распадается на отдельные эпизоды и сцены. Так было и в «Звереныше».

И здесь напрашивается такой вопрос: а стоит ли так поспешно оставлять жанр рассказа и стремиться к повести? Не является ли это недооценкой такого емкого, мобильного, конфликтного по самой своей природе жанра рассказа, своеобразного способа видения мира?

Все сказанное говорит о том, что Прокопьева находится, как автор, в становлении, в поиске своего пути. И в «Белой мели» есть плодотворное начало: углубление психологического анализа, владение внутренним монологом.

Прокопьева освободилась, с одной стороны, от некоторой манерности, нарочитости, неоправданных инверсий (что было характерно для монологов Нюры в повести «Такая длинная ночь»). С другой стороны, — от такой крайности, как почти «телеграфный стиль», например, в «Звереныше» («Дождь шел полосой. Дождины блестели на солнце. Чуть погромыхивал гром».) Меньше стало и языкового натурализма.

У Зои Прокопьевой свой творческий почерк. У нее много интересных замыслов.

Ждем от нее новых книг.

Новая книга нашего земляка Адольфа Шушарина, вышедшая в издательстве «Современник» в 1977 году, озаглавлена тревожаще и броско: «Своим судом». Привлекательность такого названия для нас, современников, неоспорима: слишком много острых нерешенных проблем мучает нас на каждом шагу, а времена праведной веры в пришествие Мессии уже давно миновали, и решать эти проблемы можно только, полагаясь на крепость собственных нервов и болевую раздражимость собственной души. Иными словами, просто и метафорически сжато, как у Шушарина, — «своим судом».

Итак, суд. Не самосуд, а суд совести. Личной. Общественной. Вкупе. Но суд над чем?

В послесловии к своему сборнику А. Шушарин четко определяет его тематическую установку:

«Мир повестей и рассказов этой книги населен людьми, которых роднит труд».

Если соотнести это высказывание с общим названием сборника, то невольно появляется предощущение важности и актуальности вопросов, которые могут быть поставлены автором по ходу повествования, по ходу предполагаемого суда и следствия.

Это предощущение рождается благодаря тому, что наша литература имеет уже довольно большой опыт аналитического подхода к вопросам современности. Свидетельство тому — «Не стреляйте в белых лебедей» Б. Васильева, «И это все о нем» В. Липатова, «Энергичные люди» В. Шукшина и многие другие произведения. Возможно, писатель поднимет в своей книге вопросы, аналогичные вопросам вышеперечисленных произведений? Возможно, ему откроются новые горизонты, до сих пор неведомые в нашей литературе? Можно бесконечное количество раз повторять это «возможно», и оно ни у кого не вызовет положительной реакции, кроме снисходительной улыбки, ибо предощущения пока еще не завоевали приоритета в состязании с эмпирическим путем познания действительности. Поэтому обратимся непосредственно к содержанию этой новинки «Современника».

Сборник представлен четырьмя повестями и тремя рассказами, действие которых разворачивается на берегах Оби и Иртыша, в маленькой уральской деревушке или в шахтерском рабочем поселке, а то и просто в пойме могучей и величавой сибирской реки, именуемой эпически вольно и широко — Рекой. Все это — глухомань, богом забытые и богом преданные уголки азиатского континента, «скифская сторона», как иронически принято величать их в «цивилизованных» слоях общества. Правда, эта «скифская сторона» давно уже заявила о себе КамАЗом и БАМом, Абакан-Тайшетом и Кузбассом, которые сами по себе снимают иронический оттенок с этого определения и наполняют его новым, гордым и монументальным содержанием. Однако внимание автора приковано отнюдь не к этим опорным пунктам Сибирской Державы. Переброска нефтепровода через Обь, строительство моста местного значения через Иртыш; горести и радости далекой таежной шахты, трудовые будни одинокого рыбака — вот какие периферийные проблемы волнуют А. Шушарина. Волнуют ли они читателя? Волнуют. Но, к сожалению, далеко не всегда. И дело тут вовсе не в периферийности изображаемых объектов. Дело в том, как поставлены и как разрешаются эти проблемы в шушаринских повестях и рассказах-миниатюрах, какой суд предлагается героям друг над другом и над самими собой.