Алексей Очкин - Иван - я, Федоровы - мы

Увидев лейтенанта, тот вскочил и подал бойцам команду:

- Встать! Смирно!

Дымов махнул рукой:

- Вольно! Братишка, ты мне нужен...

Ваня привык, что Дымов при других всегда называл его "рядовым Федоровым", и необычное обращение насторожило. Но сегодня все были с ним по-особенному ласковы и радушны.

Они пролезли сквозь пробоину в каменной стене и, очутившись на пустынной аллее, пошли мимо разбитых цехов огромного Тракторного завода. Лейтенант молчал, и Ваня вопросительно смотрел на него.

- Выпускали бы сейчас тракторы, - начал Дымов издалека, - хотел бы здесь работать?

- Как побили бы вражину, конечно, хотел бы, - не задумываясь, отчеканил Федоров.

- Ты у меня прямо заправский вояка! - оглядел лейтенант ладного и подтянутого Ваню. - Жаль, молод больно...

- Уж и молод! А сам-то... - восторженно глядя на лейтенанта, сказал мальчишка.

Теперь лейтенанту еще труднее было огорчить Ванюшку, и он снова начал издалека:

- Если мы когда-нибудь расстанемся... Ты не забывай меня, братишка. Ладно?

- Как это - расстанемся? - Ваня насторожился. - Если переведут тебя куда, и я с тобой. Забыл, как поклялись на Мамаевом?

Дымову было впервые так трудно говорить. Он сейчас ненавидел себя: "Я Ванюшку как на медленном огне поджариваю!" - и сказал напрямик:

- А расстаться нам с тобой все-таки придется.

Ваня застыл как вкопанный, не спуская глаз с лейтенанта: "Что он такое городит?" А Дымов уже твердо продолжал:

- Хотя и поклялись, а придется. Не от меня зависит, братишка. Приказ командарма - отправить тебя в тыл.

Ваня, опустив голову, хотел что-то сказать и не мог. Оба стояли подавленные среди мертвых развалин цеха; в тишине с треском догорала деревянная будка. Но вот лицо Ванюшки просветлело надеждой:

- А я пойду к командарму и скажу: "Вам можно держать пацана, а лейтенанту - нет?.."

- Он уже отправил своего в тыл.

- А когда меня? - потухшим голосом спросил Ваня.

- Сейчас.

- Как же! - чуть не задохнулся мальчишка. - А комсомол?

- Ладно. Примут, тогда поедешь.

Они походили среди заводских развалин. Лейтенант пытался утешить Ваню. Говорил, что война не вечно будет и они обязательно встретятся. Но оба знали, что война будет еще долгая, и все может случиться.

Вечером в том же скверике, среди обгоревших и посеченных осколками кустов, заседало комсомольское бюро. Пришел политрук из политотдела и прилег со всеми в кружок. Дымов прочел вслух Ванино заявление:

- "В комсомольскую организацию истребителей танков.

Прошу принять меня в Ленинский комсомол. Пока жив, не дам фашистским гадам напиться из Волги. Клянусь сражаться до полного истребления всех гадов на земле.

К сему, боец Иван Федоров".

Слушая свое заявление, Ваня с огорчением думал, что ему уже не придется до победного конца бить гадов.

- Какие будут вопросы к Федорову? - спросил лейтенант.

У комсомольцев было только одно желание Ванюшке: пусть учится так же, как воевал.

Комиссар Филин сказал:

- Ты, Федоров, потерял родных. Теперь знай: мы для тебя как семья.

Ваня сидел притихший...

Проголосовали. Политрук тут же вручил ему серый, будто с шиферными корочками, билет; на первой страничке, как и у лейтенанта, - ордена Боевого и Трудового Красного Знамени и написано его, Ивана Федорова, имя. Долго он ждал этой минуты. У него в руке был комсомольский билет, казавшийся красным в отсветах пожаров. Не выпуская билета из рук, он показывал его обступившим бойцам.

"Солдатское радио" разнесло, что утром повар доставит завтрак и увезет на ту сторону Ваню. К нему подходили проститься, просили самолично сдать на полевую почту письма...

На прощание дарили кто что мог. Сержант Кухта - немецкий трехцветный фонарик. Черношейкин уговорил взять у него кресало с камнем и фитилем вещь надежная и на ветру не гаснет. Кто-то подарил ему даже немецкую гранату, будто она ему в тылу пригодится. От комиссара он получил на память компас, а лейтенант отцепил от пояса финку в чехле, с которой не раз ходил в разведку. У Вани заблестели глаза, но взять отказался: "Тебе, Огонек, нужней". Тогда Дымов сам пристегнул ему финку к поясу.

Потом они с лейтенантом думали о том, куда Ване поступить учиться. И порешили: раз он хочет работать на станке, прямой смысл пойти в ремесленное училище. Еще их волновало, как они разыщут друг друга после войны. Но тут Дымова вызвало начальство, и разговор они отложили до утра.

Ваня прилег в кустах сквера - отсюда просматривалась вся площадь Дзержинского перед Тракторным заводом с расходившимися от нее веером улицами. Он наверняка увидит лейтенанта, с какой бы стороны тот ни возвращался. Бойцы спали, только дежурные оставались у орудий. Ожидая Дымова, Ваня нет-нет да притрагивался к карману с комсомольским билетом, не удержавшись, вытаскивал еще раз взглянуть.

В ту ночь немцы не стреляли, не жгли ракет. Все замерло. Лишь языки пламени, как огромные крылья, трепетали, пожирая развалины, изредка потрескивала в огне смолистая балка, да с шумом осыпались кирпичи. И снова - тишина. Что она таит в себе? Что задумал враг? Когда обрушится? Нет ничего хуже на войне такой зловещей тишины...

Сколько было бессонных ночей у Чуйкова... Но эта особенно тревожна. Пламя от снарядной гильзы-лампы дрожало, и во всю стену блиндажа колыхалась тень склоненного над столом командарма. Он "колдовал" у оперативной карты: вымерял линейкой, прикидывая, чертил стремительные стрелы: синие - предполагаемые удары противника, красные - наши контрудары.

Перед входом в блиндаж был закуток, где находился радиопередатчик и телефонный узел командующего армией. Оттуда, когда радист крутил ручку настроя, доносился свист, морзянка, разноязычная речь, слышались распоряжения на русском и немецком языках, порою врывалась музыка. Иногда в блиндаж просовывалась голова телефониста с привязанной к уху трубкой, он докладывал, что по вызову Чуйкова такой-то командир на проводе или что срочно просят командарма из такого-то соединения. Чуйков брал трубку полевого телефона, стоявшего на столе, и отдавал четкие, лаконичные указания. Его все больше тревожила тишина в районе Тракторного, оттуда чаще всего вызывал он командиров дивизий и даже полков, приказывая докладывать ему обстановку через каждые полчаса.

Своего начальника штаба Чуйков попросил отдать приказ: всем дивизиям в районе Тракторного срочно пополнить боезапас до двух боекомплектов, комендантам переправ обеспечить "зеленую улицу" минам, снарядам, патронам и гранатам.

К рассвету командарм вышел из блиндажа на берег Волги освежиться и прогнать сон.

- Товарищ командарм, - тихо позвал радист, - идите послушайте...

Из радиоприемника звучал победный фашистский марш. Потом немецкий диктор прочел приказ Гитлера - 14 октября овладеть Сталинградом. В пятый раз приказывал фюрер овладеть волжской твердыней, и сейчас, по его словам, уже окончательно.