Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

Александр Владимирович стоял рядом со мной, внимательно смотрел на мое лицо, он был уверен: услышав что-то плохое, я не смогу скрыть этого. Смогла: страх испугать его оказался сильнее страха от услышанного, от беспощадного грубого удара врача. Удар не сбил меня с ног. Выдержала. Помню, как внутри все сжалось, как отхлынула кровь от лица. Но, Боже, откуда у меняло стало сил спросить: «Вы сможете сделать эту операцию?» Последовал второй удар: «Нет, мы таких операций не делаем. Обратитесь в специальное учреждение». Он бесстыдно, для врача - преступно, солгал мне тогда.

Не успев передохнуть от «покорения» одной вершины, приходилось готовиться к немедленному новому «восхождению», в конце которого ужас и безысходность рисовали мне могильный холм...

И никогда не забыть мне того состояния одиночества, затравленности, страха за дорогого мне человека, какие пережила после разговора с хирургом Б. Он повесил трубку, даже не посоветовав, что предпринять, куда обратиться, будто раковая болезнь - дело обыденное, подобно покупке молока - обращайся в первую попавшуюся на глаза торговую точку... «Какие специальные учреждения? Где они? С чего начинать? - сверлило в голове. - А медлить нельзя, начинать надо немедленно - болезнь съедает организм».

Заметалась душой, словно зверь в клетке... А почему? Любого гражданина с онкологическим заболеванием и рядовая больница не оставляет без опеки, пока не поместит в нужное лечебное учреждение. Без неуместной скромности можно считать, что поэт Ал. Соболев вправе был рассчитывать на чуть большее внимание - хотя бы благодаря своей бесспорной одаренности, из-за уже имеющейся пожизненной инвалидности.

Дело прошлое, но медики одной из известных столичных больниц, 2-й Республиканской, к которой Соболев был прикреплен, отнеслись к нему тогда отвратительно, преступно. Мне постоянно казалось в то время, вероятно, интуиция подсказывала, что они словно оплетают моего супруга малозаметной, тоненькой, но зловещей паутинкой, как паучок мушку, окидывая при этом меня, явную помеху, свидетеля, холодными недобрыми взглядами. Не могу объяснить, как именно ощущала я их недоброжелательство, но оно присутствовало у каждого врача.

Они гоняли Александра Владимировича по кабинетам. Появился на свет исчерпывающий, следовало полагать, анамнез. Я наблюдала за их хлопотами, еще не подозревая подвоха - не то у меня было состояние, чтобы быть чрезмерно бдительной, как в неприятельском окружении. Решила, что происходит необходимая подготовка для устройства больного в соответствующее заболеванию лечебное учреждение — институт или больницу. Доверчиво предполагала: врачи позаботятся и похлопочут в направлении о моем обязательном присутствии возле больного.

В какую медтрущобу получил поэт Ал. Соболев направление, я поняла, посетив вместе с ним некий межрайонный распределитель такого рода больных. Впечатление - жуткое! Небольшое полутемное помещение с низкими потолками. Почти давка от скопления больных. Три часа ожидания. Врач, усталый и до отвращения равнодушный - казенный писарь, не поднимая глаз на подсевшего к его столу «следующего», поставил «на учет» и «на очередь», что означало: ждать, где и когда появится место. Ждать раковому больному?! Да, именно раковому больному из-за специфичности заболевания. Но возможно ли?! Ведь хирург, он же зав. отделением Б., заявил: рак обширный («полип» плохой), он может дать внезапное кровотечение... Чего же ждать? И допустимо ли в таком случае ждать?..

Знало ли руководство поликлиники, сочиняя направление поэту Ал. Соболеву в общедоступное медзаведение, что оно собой представляет? Будем считать, что по «разумности» своей, сдобренной безответственностью, малоповоротливые от излишней тучности дамы об этом понятия не имели. Но то, что из такого распределителя сразу на операционный стол не попадешь, смею утверждать, им было доподлинно известно. Значит, они вполне сознательно направили несимпатичного им пациента туда, где срочной помощи, в которой нуждался, он получить не мог, где его поджидала дополнительная нервотрепка. Просто тупик...

Тогда возникает вопрос: какие архивеские аргументы помешали руководству поликлиники проявить истинную заботу об авторе «Бухенвальдского набата», заблаговременно поинтересоваться, куда они его довольно поспешно спроваживают. Я не оговорилась: поспешно спроваживают. Имея достаточное профессиональное представление о степени болезни Ал. Соболева, они старались поскорее спихнуть его с глаз долой. Куда? А куда попало, лишь бы от ответственности подальше. Могли, должны были поступить иначе? Конечно! Не рядовая больница. И если бы глава поликлиники или главный врач больницы созвонились, скажем, с институтом проктологии или с иным сколько-нибудь приличным медицинским учреждением, сообщили озабоченно, что с поэтом Ал. Соболевым приключилась такая беда, вряд ли кто-нибудь в ответ послал их к черту. Песня-то жила и в душах, и «в печенках» всех и каждого, а это - факт немалозначительный. Тут, пожалуй, никаких других «регалий» не потребовалось бы от пострадавшего, не понадобились бы и «протекции».

Дамы-медики этого сделать не захотели. Высоких мотивов их вредные для больного действия не содержали, они просто не боялись творить зло. Подобно властям города Озёры, они моментально поняли «незащищенность», я имею в виду высокую, партийную, их больного. А не имея бронированной и устрашающей защиты могучей партии, поэт Ал. Соболев превратился в их глазах в самого обычного еврея. В такого, за какого никто никогда с них не взыщет, что бы они ни напридумывали. Вот почему они попытались затолкать поэта Ал. Соболева в ту очередь, куда в условиях коммунистической диктатуры не посмели бы поставить даже самого рядового инструкторишку райкома. Оберегать талант? Ну, повторяю, чтобы так думать, надо иметь, чем думать.

Итак, вместо «Срочно в операционную!» руководящие медики поликлиники 2-й ЦРБ задумали подержать Ал. Соболева от нее на расстоянии, сунуть в хвост очереди на мед-обслуживание больного с постоянно нарастающей угрозой кровотечения.

А тогда сам собой оформляется вывод: намеренное, умышленное лишение такого больного срочной медицинской помощи должно приравниваться к сознательному покушению на его жизнь, в чем я их и обвиняю. Может быть, кто-то подумает, что я, разволновавшись, спрашиваю лишнее? Ничуть не бывало! Знаете, когда подошла та самая очередь, в которую поставили Соболева в том «распределителе-сортирователе»? Примерно через семь месяцев! Мы уже давно вернулись из больницы, где Александру Владимировичу была сделана операция, когда раздался звонок из «распределителя»: «Приходите за направлением, есть место». Я не хотела самым худшим образом думать о врачах, пославших Соболева в тот распределитель, но вынуждена. Что же это такое они понаписали в выписке из истории болезни, как охарактеризовали болезнь и степень ее опасности для больного, что его пригласили на операцию спустя более чем полгода!.. Так имею я право обвинить их в покушении на жизнь поэта Ал. Соболева?!