Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

...Покинув тогда «распределитель», мы вышли на улицу не в самом светлом расположении духа. Александр Владимирович поругивал врачей, сюда его пославших, он не знал, в сколь опасном положении пребывает, а я шла рядом, оцепеневшая от страха и безысходности, с одной сверлящей мозг мыслью...

Сам больной. Александр Владимирович, позвонил в институт проктологии. Говорил с заместителем директора по научной работе. Визитная карточка поэта сработала моментально и безотказно. Его пригласили явиться немедленно. Мы поехали.

...А теперь попытайтесь представить себе врача приемного отделения института, который вызывающе нагло ухмыляется вам в лицо. вам. кого видит впервые. Насмешливо, с издевкой очередная медицинская дама объявила: можем поместить только в шестиместную палату, иных у нас нет. Я попросила Александра Владимировича выйти и объяснила, почему необходима одноместная палата, почему я должна находиться с ним вместе, попросила учесть его заслуги перед страной... С таким же успехом можно было распинаться перед железобетонной глыбой. «У нас нет одноместных палат». - твердила она. И в который раз приходится мне повторять: это была ложь. Тот же проктолог Б., что обнаружил рак. при случайном с ним разговоре удивился: «Но у них есть отличные палаты, одноместные, вроде гостиничных номеров». «Есть, да не про вашу честь». - гласит народная пословица. Кому оказывалась такая честь? Разные категории избранных называть не берусь, но одну знаю доподлинно: те. кто хорошо оплачивал и предоставленное помещение, и медицинские услуги (это при общем бесплатном медобслуживании). Почему так уверена? Скажу в своем месте.

Ни с чем мы вернулись домой. В моей голове гвоздем сидела мысль о ежечасной опасности проявления болезни. Лишив Соболева медицинской помощи, врачи из его поликлиники услужливо предупредили меня «о большой вероятности внезапного кровотечения - ткани уже были сильно разрушенными». Мое тогдашнее состояние можно сравнить разве что с состоянием человека, которому положили в карман мину, объяснив: может сработать в любое время. Когда? Неизвестно...

И неотвязно в голове вопили вопросы: куда деваться? Где искать медпомощь? Отвечать на эти вопросы надлежало мне, мне одной. Александр Владимирович и не подозревал, какая новая беда обрушилась на его голову. Я же оказалась между двух огней: с одной стороны, должна была скрывать от него его болезнь, с другой - добиваться излечения этой болезни в обстановке медицинского террора. Не то слово? То самое: врач, отказывающий в помощи больному, - преступник, иного мнения быть не может.

Все еще не веря в неудачу, постигшую нас в НИИ проктологии, я не сумела догадаться, что встреча, оказанная нам врачом приемного отделения, - всего-то верхушка айсберга. Посему и попыталась связаться по телефону с руководством НИИ. В первый раз заместитель директора по научной работе был любезен. А потом... тщетно добивалась я повторного разговора с ним. Он превратился для меня в человека-невидимку: постоянно отсутствовал на месте - был «сейчас очень занят», «на обеде», «вызван к директору», «уехал в министерство» - похвальный по разнообразию ассортимент уверток. Он помог мне провести мысленно связующую нить от руководства НИИ до приемного отделения: предложив неподходящие условия стационирования, НИИ таким образом захлопнул перед Соболевым дверь.. По своей воле или по злому наущению? Трудно предполагать озлобленность к человеку, с которым встречаешься впервые и не знаешь о нем ничего, кроме доброго... Значит, заработало «телефонное» право, проще - телефонный сговор. А так как о болезни Соболева нигде, кроме его больницы, и не знали, то соответствующий «сигнал» мог раздаться только «оттуда».

Я чуточку ошиблась: опередивший наше появление в НИИ проктологии звонок прозвучал, приходится предполагать, не «оттуда», а из Министерства здравоохранения или по поручению этого министерства.

Чем и как сумел взбесить поэт Ал. Соболев высоких чиновников из Министерства, что они включились (или возглавили?) в охоту за ним, обкладывая, словно особо вредного волка, красными флажками со всех сторон?

В оправдание придется сказать об одном неудобном для негодяев и жуликов всех мастей свойстве характера Соболева, в прошлом журналиста, - говорить правду. Даже если она кому-то невкусна, встает поперек горла. Говорил он правду без страховки, без оглядки, не раздумывая над тем, чем это может для него обернуться.

«Тяжелые вы люди, - сказала как-то с упреком-похвалой моя мама, - кому она нужна, ваша правда? Так от вас все люди разбегутся».

«Дрянь убежит, человек - останется», - невозмутимо парировал зять. Он не хотел учитывать, что за пределами квартиры правду говорить в СССР - чрезвычайно опасное занятие, для еврея - вдвойне.

А теперь конкретно о «вине» Александра Владимировича. Для начала - небольшая справка о географии некоей местности и некоторых учреждений, на ней расположенных. Наш дом в Южном Измайлове отделяет от известной больницы часть того самого лесного массива, о котором я говорила в начале повествования. Гуляя летом по асфальтовым пешеходным «лентам» березовой рощи, мы невольно обратили внимание на столь же постоянных ее посетителей -группы веселых, бодрых, очень жизнерадостных людей, похоже тоже совершавших моционы. По их одежде нетрудно было догадаться, что они - пациенты ближайшей больницы, а таковой была лишь та, к которой был прикреплен А.В. Но странно мало походили они на людей недужных: подвижные, оживленные, они нарушали тишину рощи взрывами хохота. Наверно, выздоравливающие, освободившиеся от болезни, счастливые, решили мы.

Здесь я должна сказать еще об одном довольно редком свойстве характера Александра Владимировича - умении располагать к себе людей, реже - сановных, чаще - вполне рядовых, простых, хотя не люблю этого слова в приложении к человеку. Не знаю, почему состоялся у него разговор с одной пожилой медсестрой ЦРБ, но, вернувшись однажды из поликлиники, он пересказал мне содержание очередной «исповеди». И тогда стало понятно, что за веселых больных встречали мы в березовой роще.

Оказалось, в разные месяцы года, главным образом летом, меньше - зимой, многие места в отделениях больницы «перепрофилировались» негласно в... санаторные - по характеру оказываемых услуг. Небольшие, на двух-трех, а то и на одного человека палаты - иных там и нет - заполняли вполне здоровые, по общепринятым меркам, представители профсоюзной, медицинской и партийной номенклатуры, не из высших эшелонов, но за ними непосредственно следующих. Внешне все выглядело абсолютно благопристойно: каждый такой «больной» прибывал сюда по направлению. Заручиться им номенклатуре, прикрепленной к медучреждениям закрытого типа, а то и к самой больнице, было до смешного просто: рыбак рыбака не только видел, но и знал издалека. Страха за такую художественную самодеятельность тоже не было: рыба тухла с головы и подавала хороший пример близлежащей части туловища.