Илья Давыдов - Юность уходит в бой.

— С севера приближается колонна немецких танков!

Меня это особенно удивило. Всего каких-нибудь двадцать минут назад по этой лесной дороге я проехал со своими машинами. Танки, очевидно, свернули на проселок с Рогачевского шоссе.

Вернувшийся из разведки лейтенант Бреусов подтвердил: [85]

— Девять танков. А что за ними — установить не удалось. Идут медленно. Видно, опасаются засад или мин.

Все вдруг вспомнили о бутылках с горючей смесью. До этого бойцы были недовольны ими. Болтаясь на поясах, они сковывали движение, мешали спать и закуривать. Бойцы проклинали также тяжелые и неуклюжие ампулометы. Но бутылки давно побились, и куда-то в обоз сдали ампулометы. Кроме гранат, никаких других средств борьбы с танками в батальоне не было. Вооружившись гранатами, Чихладзе, Лягушев, Худолеев и Дешин побежали к лесу. Прудников и Шестаков поставили перед командирами рот боевые задачи. Противник пока не показывался, лишь из лесу доносился однообразный, тягучий и неприятный гул моторов.

Рация опять не работала. Со стороны шоссе, от Колпино, влетел мотоцикл и подкатил к комбату. Мы узнали Эдуарда. Он передал приказ: при появлении противника в бой не вступать, а отходить на Мостки; устраивать лесные завалы, минировать просеки.

— Доложи: будет исполнено... Подходят танки! — прокричал комбат вслед удаляющемуся мотоциклисту. Мы подивились отважной работе наших связных мотоциклистов: Хосе Гросс, Эдуард Соломон, Саша Жмурко, Рауль Губайдуллин и чемпион страны по мотоспорту Юрий Король совершали на своих трескучих «конях» невероятные рейсы по разбитым шоссейным и лесным дорогам, под непрерывным обстрелом врага.

Небольшой населенный пункт Мостки находился рядом с Рогачевским шоссе. Через него шла дорога на Яхрому и на Москву. До столицы оставалось всего несколько населенных пунктов — Некрасовский, Озерецкая, Лобня. Перекрыть дорогу к Мосткам означало преградить путь к Москве!

Автомашин не оказалось. Да они не смогли бы провезти взрывчатку через лес. Бойцы торопливо вытряхивали из вещевых мешков белье и НЗ, а вместо них накладывали взрывчатые вещества. Взяли пилы, лопаты, топоры и поспешили к лесу. Морозов повел санитарную машину с больными в сторону Колпино. Я остался с батальоном.

Роты двигались по снежной целине тремя растянутыми цепочками. Бойцы волокли санки, нагруженные взрывчаткой, [86] не уместившейся в вещевые мешки. Пулеметчики Грачева образовали заслон. Цепочки приблизились уже к опушке, когда из лесу со стороны Мотовилово выползли танки. Остановились перед деревней. На фоне снега они казались огромными темными глыбами. Шестаков протянул мне бинокль:

— Погляди, земляк!

Расстояние, отделявшее нас от танков, было совсем небольшое. И невооруженным глазом можно было видеть, как откинулся люк передней машины и из него высунулась голова танкиста. Он смотрел в нашу сторону. Я прильнул к биноклю.

Мне показалось, что мы глядим друг другу в глаза.

— Шире шаг! — торопили бойцы впереди идущих.

Но двигаться быстрее мешал глубокий снег.

Неизвестно почему, но танки до времени вели себя миролюбиво. Они медленно, как бы ощупью, проползли по пригорку, затем втянулись в деревню и лишь оттуда открыли огонь из орудий и пулеметов. Однако бойцы уже успели укрыться в лесу. Послышались дробный стук топоров и тонкое позванивание пил. Красноармейцы устраивали завалы. Саперы на ощупь взводили и вставляли в мины капсюли-детонаторы. Детонирующий шнур обрубали на каблуках лопатами, прикрепляли его к капсюлям, зубами прикусывали. Тут уж не до обжимок.

На лес опускались сумерки.

В Мостках стало тесно. Сюда стекались подразделения и группы, главным образом тыловые, из-под Яхромы и Солнечногорска. Двигались повозки с валенками и продовольствием, порожний и груженый транспорт. В этой сутолоке пробирались на низкорослых лохматых лошадях туркмены кавалеристы.

Около санитарной машины собрались мои помощники. Дома были переполнены, бойцы расположились прямо на улице, на снегу. Требовалось проверить, нет ли заболевших или обмороженных. Еще в пути мы узнали, что больной Парфенов самовольно ушел из санитарной машины в роту. Я доложил об этом военкому, и он приказал:

— Найдите и заставьте лежать в машине!

А лежать в кузове было холодно. Больные зябко ворочались. Химические грелки не помогали. [87]

На рассвете последовал приказ: снова отправиться на Ленинградское шоссе, к заминированному участку. В непрерывном движении, при неустойчивой связи и разноречивых данных командиры все же улавливали главное, выделяя его из слухов, порой панических, которые возникали среди тыловых частей. С различных направлений приходили наши разведчики, пробивались оставшиеся группы. К рассвету обстановка несколько прояснилась.

Противнику не удалось продвинуться со стороны Ямуги, и войска 30-й и 16-й армий по-прежнему удерживали Клин. Западнее Солнечногорска шли бои. В наших руках оставались Дмитров, Яхрома и далее на север канал Москва — Волга. То, что ночью казалось бегством и катастрофой, по сути, было бестолковым движением тылов и отдельных групп, потерявших связь и ориентировку.

В районе Солнечногорска наша колонна повернула на север, к Клину. От Шестакова (Прудников еще задерживался у командира полка) мне уже было известно о нелегкой задаче, поставленной перед батальоном: если наши войска, не удержав Клин, начнут отход, пропустить их и взорвать шоссе — последнюю магистраль, связывающую фронт со столицей. Тогда после нас уже не окажется никого — только противник.

Наш подвижной госпиталь опустел. Ночью в Мостках я передал больных и раненых Георгию Знаменскому, приезжавшему из Москвы. Санитарный автомобиль теперь не замыкал колонну. За нами шла машина старшины Соколова с четвертинками водки. Ночью ударил мороз. Водка предназначалась для согревания бойцов. Предполагалось, что им долго придется лежать в снегу.

Проехав немного, мы услышали взрыв. Начальник штаба умчался вперед на мотоцикле. Минут через пять двинулись дальше. Впереди пошли саперы.

Морозов, вылезавший уточнить обстановку, усаживаясь за руль, сказал:

— Вконец обнаглели! Мины прямо на шоссе набросали, только чуток притрусили снегом. Двенадцать штук... Круглые, как лепешки. Их лыжники, видать, постарались... А машина сильно побилась.

Поравнявшись с местом взрыва, мы уже не увидели раненых и убитых. Их увезли. Исковерканная, дымящаяся [88] машина лежала в канаве. Поодаль валялись обезвреженные саперами круглые мины.

Над Клином гудела вражеская авиация. Вблизи слышалась орудийная и пулеметная стрельба. Батальон подъехал к селу Давыдково. Еще издали мы увидели целый лес елочек. Каждая из них обозначала фугас, от которого по снегу тянулся шнур к канаве.