Владимир Герлах - Изменник

Ей казалось, что она тонула, что она была одна в мире, где все исчезло… родина… война, немцы и русские… и жених Ваня… оставался только он один! Алексей! который смотрел на нею голую и беззащитную со своей странной улыбкой и она как зачарованная, потеряв гордость и стыд шептала: «делай со мною что хочешь! видишь какая я красивая! никем нетронутая! для тебя себя берегла… желанный мой…» Осторожно она протянула руку из под одеяла и переставила фотокарточку лицом в угол, решительно отбросив одеяло, оделась, вымылась холодной водой, вышла на двор, в дверях оглянулась на икону, и в первый раз, вдруг помолилась скоро, впрочем, это не была молитва, а скорей какой то договор с Богородицей: «Если ты есть на самом деле, помоги и спаси меня… спаси нас… меня и Алексея… Если спасешь, буду верить и тебе молиться во веки веков, аминь!»

Тетя Маня доила корову, дядя Прохор копал на огороде… Оба подошли прощаться с по праздничному принарядившейся Верой. «Значит, все-таки едешь? Ты же собиралась после обеда, а уже нарядилась! платьице только запачкаешь… а, может быть, все-таки не поедешь?» — «Я платье не испачкаю, не беспокойтесь, некогда будет возвращаться домой и снова переодеваться! И что вы оба ко мне привязались? Я вам не Аверьян! Сказала еду — значит еду!» Тетя Маня смотрела ей вслед и качала головой: «Тут ей как раз Ваню нужно! И чего он, дурак не сдается и все воюет?» Прохор Иванович ей поддакивал: «Да, теперь другие песни запоет, про политику забудет! Весна идет и пришло ее девичье время… Но только чего это она косого черта поминает ни к селу, ни к городу! Никак не пойму!»

В с/х комендатуре работа шла вяло… посетителей не было. Город был оцеплен, по улицам шли усиленные патрули полиции и немцев вместе… В горкомендатуре было опять совещание трех: Шубера, Галанина и Шульце. Кирш принёс в канцелярию свою скрипку и играл Вере классические вещи Шопена и Шумана… в перерывах говорил комплименты: «… у вас все совершенство… глаза… волосы… ручки! вы воплощаете собой весну… русскую чистую весну… разрешите в вашу честь сыграть этот ноктюрн!» Вера улыбаясь слушала томный, меланхолический мотив… но прибежала Шурка и сразу разрушила музыкальное очарование! — «Варю… варю… все переварилось, а его все нету! Побежала его звать, а они с Шубером в шахматы дуются и друг на дружку орут! Ему и горя мало, что у меня все пропадает! все разварилось и даже мяса не видать! просит тебя, Вера, домой не идти и с ним обедать! после обеда сразу поедете! Сначала на Парики а оттуда на Озерное напрямки! берет с собой моего Степу и Стаханова… тот опять с машиной что-то ругается!

А вы здесь играете… скажи ему что бы он нам сыграл «Лили Марлен»! Люблю эту песню ихнию, потому что веселая! Кирш играл, Шурка подпевала, потом задумалась: «А чтой то на сердце как то грустно! Степа был опять, мне про бой напевал! пугал, черт усатый! Я ему все равно не поверила… просто обманом хочет меня уговорить! Так я ему и поверю и соглашуся! Сказала ему, что бы и не надеялся напрасно… сразу обмяк и покорился… а все-таки страшно! А Галанин напялил свой белый китель и задается! Знает, что красавец писанный!.. Вот придет, увидишь и ахнешь! Да и ты нарядилася, ну и красавица же ты, прямо и не верится, что такие бывают! Хорошая из вас пара получается! Он высокий, ты ему до плеча, прямо очень удобно целоваться! он черный, а ты золотая и оба с длинными ногами!.. молчу… не буду…»

За обедом в столовой Галанина было весело и одновременно тревожно… Шурка подавала щи и вареное мясо с огурцами, заплаканная и смущенная. Вера сидела против своего начальника и смущалась слушая его спокойный голос, косилась на его китель. Шурка была права, в белом кителе он был, в самом деле, молодой очень и красивый. Галанин ее угощал и говорил о пустяках: «Кушайте хорошенько… Хотя Исаев и обещал нас по царски угостить, но что-то плохо мне верится… Угостит, конечно, но чем? вот вопрос!»

В то время как Вера молчала, продолжал уже о другом: «Моя Шурка голову потеряла! опять на кухню к Антонине побежала, а почему? Там обедают Степан и Стаханов. Стаханов еще куда ни шло, но Степан! Это плохо! Вы знаете, я пришел сегодня к ней на кухню и что же я там увидел? Как вы думаете? Вы, Вера, смеетесь, а мне все это очень грустно! Смотрю стоят они оба, она и Степан и одной ложкой суп мешают, что суп мешали тоже не плохо, скорее мясо варилось! Плохо было то, что другой рукой он, подлец ее за талью держал, а она вместо того чтобы смотреть в кастрюлю, смотрела в его глаза… Немудрено что это мясо, как тряпка стало! Я его взял в работу и с ним было мне легко, сразу извинился и ушел помогать Стаханову, но эта девчонка реветь стала и поэтому я вынужден был войти в ее положение! Хотя… ведь она уже в летах и опасность велика! Поэтому я ей прямо сказал: «Или выходи замуж, или — вон из моего дома! По углам целоваться, как отец не допущу!»

Вера поперхнулась мясом, смеялась: «Вы, Алексей Сергеевич, говорите точь в точь как дядя Прохор, даже голос его!» — «Как вы хорошо смеетесь! совсем как девочка! И в этом синем платье, в том самом, когда мы дрались с вами! Оно вам идет, Верочка! Вы — весна!»

Сказал почти тоже, что и Кирш, но теперь Вера не улыбалась и смутилась, боялась, что он над ней смеется, но посмотрела в его глаза и увидела, что он говорил правду, что она ему страшно нравилась и поэтому с готовностью с ним чокнулась, выпила рюмку водки и закусила огурцом… ей хотелось ему во всем подражать… и водка и огурец были замечательные! немножко кружилась голова, когда она слушала его последние разъяснения:

«Сейчас мы едем… впереди я за рулем, вы рядом со мной! сзади Стаханов и Степан! За нами автомобиль с Шульце и его полицейскими. На дистанции в тридцать, сорок метров… Стаханов и Степан с автоматами и ручными гранатами, я возьму тоже несколько и свой револьвер… Шульце и его охрана тоже вооружены до зубов… опасности, как будто нет! Но все может быть… Может быть неприятный сюрприз и царское угощение этого Исаева. Вы, конечно, должны знать, что он тоже с партизанами, потому что он, ведь, вас уговорил помочь им медикаментами! Поэтому, подумайте еще раз, Вера, я боюсь, чертовски боюсь! Вдруг, с вами что-нибудь случится! Оставайтесь пока не поздно!» — «Да и я боюсь тоже! Даже Богородице молилась! В первый раз в жизни… может быть в самом деле нам туда пока не ехать! пожалуйста я вас очень прошу! но если нужно, мы поедем вместе… раз вы все знаете, я должна вас не оставить!»

Галанин посмотрел на нее со странной улыбкой: «И чего вы волнуетесь, моя славная девочка! Хорошо! едем вместе! но только при одном условии… что вы забудете на сегодняшний день, что я ваше начальство! для вас я хочу быть вашим верным русским другом, который поклялся перед самим собой, что он вас никому не даст… в обиду! Теперь доедайте ваш кисель, а я посмотрю как там с моей машиной… Стаханов божится, что я доеду с ней до Озерного! а вот мне не верится!» Когда он вышел, Вера схватила его недопитую рюмку и залпом выпила… она боялась… боялась, вспоминая шепот Исаева, за Галанина и за себя, хотела быть храброй, в помощь Богородицы плохо верила…