Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

Мы удивленно и молча смотрели на нее, думая, что ничего она не смыслит в том, что говорит, как вдруг она добавила:

— А у меня муж вернулся из плена. Сейчас будет народную полицию организовывать.

Полтора месяца мы через день ходили в караул, а через три караульных наряда — суточное патрулирование территории завода. Внеслужебное время заполнялось в основном сном и отдыхом, но были и весьма интересные встречи, которые оставили впечатление в памяти, и о них стоит рассказать.

Однажды Эльза пригласила к себе домой познакомить с мужем и развеяться от повседневного однообразия. Пошли втроем: Петя Чернов, я и Федор Кузьмич, прихвативший из запасов инженеров-офицеров две бутылки «Столичной», колбасы и еще каких-то дефицитных в то время продуктов.

В начале разговор не получался, мы курили во дворе, потом помогали Курту, мужу Эльзы, пилить и колоть дрова. Пришли еще два немца, тоже с повязками на рукавах, нарождающаяся народная полиция, и тоже из бывших военнопленных. Разговор шел о дровах, о пиле, о чем угодно, до тех пор, пока Эльза не позвала за стол. И вот мы сидим друг против друга, три недавних немецких солдата и три солдата Красной Армии и опять не знаем, о чем надо говорить. Пауза затянулась до неприличия и мне казалось, что нужно просто встать и уйти, но вдруг заговорила Эльза:

— Я уже могу считать, что знаю вас хорошо: и тех, и других.

Потому и собрала вас, чтобы вы познакомились, поговорили и ответили мне на мой единственный вопрос. Могу ли я быть спокойной за своих двух детей, за их будущее, за жизнь третьего, которого я хочу родить еще и назвать Куртом?

И тут началось. То ли выпитая водка, то ли коснулась Эльза самых тонких струн, но разговорились: немцы из плена пришли со знанием некоторых русских слов, несколько знал я, и остановить оптимистическое прогнозирование будущего устройства мира было просто невозможно. Мы дружно сходились во мнении, что человечество никогда больше не допустит войны после этой, недавно окончившейся кровавой бойни, что все политики поумнели и теперь все будет иначе, все будут дружить. Надо сказать, что мы в то время не просто верили в это, а были твердо уверены, что иначе быть не может.

Пройдет время и мне еще много раз придется встретиться с немцами, бывшими солдатами и офицерами вермахта, будет много интересных бесед, впечатлений и поучительных моментов, но эта была первая после войны, в немецком доме, с еще не совсем остывшими головами и не зарубцевавшимися ранами в душе.

А тогда эти три будущих полицейских будущей ГДР проводили нас до шоссе, мы поговорили о войне, потому что других тем еще не знали, и мирно, почти дружески, расстались. Опытный Федор Кузьмич предупредил, что рассказывать об этом визите никому не следует.

Охраняли мы этот завод шесть недель. Война с Японией закончилась, как и предсказала Эльза, и мы, передав функции по охране завода прибывшему саперному батальону, в хорошем настроении поехали назад в Польшу, в свою Северную группу войск под командование маршала К. К. Рокоссовского.

На месте нас ждали большие изменения: наша бригада сдавала пушки ЗИС-3, получала новые дальнобойные пушки А-19 с гусеничными тягачами «Ворошиловец» и «Катерпилер» и стала называться пушечно-артиллерийской. Многие офицеры уехали вместе с пушками, в том числе наш комбат. Командир дивизиона капитан Владимир Сидоров уехал в академию, а на его место прибыл угрюмый майор, которого мы видели только на утреннем разводе:

— Здравствуйте, товарищи!

А потом команда:

— Командирам батарей развести свои подразделения по местам проведения занятий.

Наш взводный лейтенант Литвиненко был демобилизован как специалист народного хозяйства, а на его место прибыл тоже лейтенант Литвиненко, но бывший адъютант командира бригады, который из-за прежней должности сильно завышал планку оценки собственной личности. С его появлением мы стали ходить по расположению только строевым шагом, козыряя друг другу, а вечером перед сном всем взводом прогуливаться по городку с песней. Потянулись дни обязательных занятий, где мы изучали буссоль Михайловского — Турова, стереотрубу, перископ разведчика и бинокль, а затем артиллерийскую линейку для подготовки данных для стрельбы из орудий, которых у нас уже не было. Эти гнусные занятия были прерваны однажды на чистке личного оружия. Мы предложили взводному соревнование: он разбирает и собирает пистолет ТТ, а трое наших ребят за то же время — автомат ППШ и пистолет ТТ, но с завязанными глазами. Он, конечно же, проиграл и после этого стало легче: лейтенант стал появляться в казарме только утром и вечером.

Однообразие мирной военной службы прерывалось каждые две недели, когда мы ездили в Швибус для патрулирования его улиц в течение суток. Это был период массового выселения немцев на запад и заселения новых польских земель жителями разоренных войной восточных районов страны. Кроме того, в городе было общежитие, где содержалось 3 тысячи так называемых «перемещенных лиц», а попросту, лиц, угнанных на работы в Германию и проходящих проверку перед отправкой на Родину.

Сейчас много говорят и пишут о якобы 100 % отправке этих людей на спецпоселение в Сибирь, но, естественно, я не могу это подтвердить или опровергнуть, могу только свидетельствовать, что угнанные немцами и уехавшие добровольно, резко отличались. Последние на момент проверки были уже самообеспечены за счет брошенного немцами имущества и внешне выглядели совсем не изнуренными подневольным трудом. Обобщать по одному случаю нельзя, но именно здесь, в Швибусе, наводчик орудия сержант Ливанов встретил семью соседа-полицая из Краматорска.

В одно из дежурств нами был задержан, а потом тяжело ранен, оказавший вооруженное сопротивление, молодой, лет 30-ти парень, промышлявший грабежом золота у немцев и поляков, переодетый в форму старшего сержанта. Раненый им в живот из пистолета наш солдат успел пустить ему вслед короткую автоматную очередь. Бандит, доставленный в медсанбат, скончался на операционном столе и, как выяснилось позже, оказался элементарным грабителем из Мариуполя. Такое вот сплетение судеб: наших, польских и немецких происходило в то время на этих новых польских землях.

А между тем продолжалась демобилизация. Уже уехали ребята 1917–1922 годов рождения. И хоть их было совсем немного, но они являлись во многих подразделениях тем, что составляет ядро военного коллектива: беспрекословно авторитетны, независимы и подчеркнуто спокойны. Они прекрасно знали, что их осталось в живых очень мало, что оставшиеся — счастливые представители обреченного поколения.

Молодых солдат не поступало, но уже стали прибывать офицеры послевоенного выпуска. Недокомплект в личном составе пополняли за счет расформированных частей. Появилось много новеньких и что-то, еще неуловимое, изменилось в сплоченных войной коллективах.