Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

Занятия продолжались, как и положено в армии, но иногда случались свободные дни и мы позволяли себе небольшие «хулиганские» действия: в глубоком подземелье нашли большой запас немецкой взрывчатки и стали глушить рыбу в озере. В укромном красивом месте на берегу озера стоял шикарный деревянный домик, в котором жил начальник штаба дивизии, а рядом — причал с большим глиссером на якоре. Мы долго изучали подходы к нему с высокого берега и однажды, когда рядом никого не было, завели двигатель и промчались по озеру с огромной скоростью. На берегу нас уже ждали солдаты комендантского подразделения во главе с комендантом штаба, старшиной. Появился и начальник штаба, полковник, который сразу же спросил, как нам удалось завести двигатель. Младший сержант Коля Меняйло, командир отделения тяги, как он официально назывался, был очень грамотным мотористом и тут же сказал, что и как надо делать, чтобы двигатель завелся. К огромному разочарованию коменданта полковник велел нас сопроводить к нашему командиру и передать его благодарность за отличную техническую подготовку.

1945 год окончился участием в двух запомнившихся мероприятиях: двухнедельной командировкой в составе сводного отряда Северной группы войск по блокированию бандформирований и месячной работой в составе 15 электриков по восстановлению линии высоковольтной электропередачи в наш военный городок. Оба эпизода весьма интересны своими совершенно неожиданными поворотами в судьбе, встречами со страшными отголосками прошедшей войны, но они немного не вписываются в тему и цель моего рассказа.

С первых дней нового 1946 года заговорили о формировании школы сержантского состава в нашей бригаде. Из нашей батареи туда направили Петю Чернова и меня. Мы жили в отдельном здании, начальником школы был капитан Семенец, замполитом — майор Семенов, командиры взводов — почти все послевоенные выпускники нормальных военных училищ, а старшиной школы — старшина Алексей Бабкин, с которым мы еще встретимся, но сразу скажу, что прослужил с ним до конца своей службы в армии. Вспоминая тот период — шесть месяцев интенсивной учебы, удивляюсь прекрасным чувствам, которые оставило это время в моей душе. Отлично подобранные командиры сумели поставить дело так, что учеба в школе стала удовольствием, а не армейской нудностью.

Строевые занятия проводил начальник школы, и он сумел превратить их из формальной муштры в нечто подобное танцевальному коллективу или балетной студии: всем было интересно, весело и никто не уставал.

Через две недели занятий нам выделили линейную батарею, и мы продолжали учебу, выезжая на полигон для проведения боевых стрельб 3–4 раза в месяц. Сначала стреляли прямой наводкой по танкам, где в качестве мишеней использовались трофейные немецкие танки, а затем — интереснейшей стрельбой с закрытых огневых позиций.

Директриса полигона длиной 18 километров проходила вдоль ограды огромного лесного заповедника, где было много лесного зверья: олени, козы, кабаны, зайцы бегали за высокой сеткой, пробуждая древние охотничьи инстинкты.

В день окончания школы сержантского состава. Июнь 1946 г. Польша.

Примерно в середине директрисы находился телефонный коммутатор, обеспечивающий связь между батареей, наблюдательным и командными пунктами с постами оцепления. Когда предоставлялись паузы для отдыха, майор Семенов собирал команду в 5–6 человек и мы ехали на охоту в заповедник добыть дикого кабана. Оставляя машину у коммутатора, где постоянно находились три курсанта-телефониста, мы входили на территорию заповедника. Впереди майор Семенов, забайкалец, из семьи профессиональных охотников, шел, смотрел следы, потом на солнце, сверялся по часам, потом определял направление ветра, затем во что-то внюхивался и наконец тихо говорил:

— Прошли на водопой, скоро пойдут обратно, — и начинал нас расставлять вдоль ему одному видной кабаньей тропы. Много раз мне пришлось бывать на охоте впоследствии, но такого профессионала я больше не встречал.

Наступила ранняя весна 1946 года, а затем совсем незаметно и лето. Мы по-прежнему интенсивно занимались, уставали, а в свободные часы ходили в расположение своей батареи, общались с ребятами. Коля Володин стал командиром первого орудия, мы все были рады этому. Командир первого орудия в батарее — это как первая скрипка в оркестре: если точно пристреляется, то и батарея не промажет. Познакомились с новым комбатом капитаном Артеменко, который твердо заверял, что ждет нас из школы в конце июня и вакансии командиров отделений разведки и вычислителей заполнять не будет.

Наступил июнь, и начались испытания: каждый день мы что-то сдавали, нам ставили оценки, потом опять и опять. Особой гордостью начальника школы было форсирование водной преграды на подручных средствах, и мы с оружием переплыли озеро, встретив на другом берегу все начальство дивизии. Затем полигон и боевые стрельбы.

Все окончено и 21 июня вечером капитан Семенец зачитал приказ — четверым, в том числе мне и Пете Чернову вручили сержантские погоны, еще десятерым — младших сержантов, остальные — ефрейторы. Мы сходили в расположение своей батареи, нас поздравили ребята и комбат, но в воздухе уже витала какая-то неопределенность, всеобщее легкое волнение и, как результат — неважное настроение.

Утром объявили построение бригады и зачитали приказ о расформировании дивизии. До вечера мы сдавали на склады имущество, оружие, инструмент и, переночевав в казарме на голых досках, рано утром на автомашинах уехали к новому месту службы.

Расставание это было тяжелым. Полюбившийся коллектив и воинская служба, к которой уже пришло понимание и любовь, оставались в прошлом, а впереди — полная неизвестность. Что было делать с чувством гордости от службы в прославленном боевом артиллерийском соединении, именовавшемся не иначе как бог войны?

Колонна из 10 «студебеккеров» повезла нас на восток Польши и вечером мы прибыли на место. Дивизия стояла в междуречье Вислы и Сана недалеко от городов Тарнобжег и Тарновска Воля в военном городке Демба, сооруженном немцами в огромном густом лесном массиве. Городок состоял сплошь из деревянных сборных щитовых казарм и домиков поменьше, штабных, складских и офицерского жилья. На весь городок было четыре кирпичных сооружения: три двухэтажных дома — штаб дивизии и в противоположном конце — водокачка.

Это был период, когда на весь мир было заявлено, что за рубежом Советским Союзом оставлено всего 49 дивизий и потому 20-я представляла собой конгломерат боевых частей, численностью не меньше корпуса, а может быть и более.