Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

Я выскочил к дороге и, присев в кювете, послал вслед удалявшейся машине еще одну длинную очередь, конечно же, поверх голов. Чувство было неприятным, этот солдат стрелял в меня, и не упади я под штакетник, неизвестно чем бы кончилось.

Вернулся я с патрулирования в пятом часу и сразу же уснул. Проснулся от стука в мою дверь, открыл и увидел на пороге Лотту с подносом в руках, на котором стоял кофейник, две чашки, булочки и две порции сливочного масла. Она что-то говорила, но спросонья я ничего не понимал. Быстро оделся, сбежал во двор, плеснул на голову холодной воды, вернулся, и мы стали пить принесенный ею эрзац, разговаривая и совершенно не понимая друг друга, потом пришла хозяйка, плакала, но говорила медленно и я все понял:

— Мне Лотта сказала, что в вас стреляли. Как же так, ведь война уже кончилась.

Еще через неделю нас сменила команда из другой части, мы передали все свои дела и вернулись в бригаду. Я зашел последний раз в свое жилище, забрал нехитрый солдатский скарб, шинель и вышел во двор. Там уже стояла хозяйка с девочкой, готовясь проводить меня, и мы тепло попрощались.

— Я желаю вам быстрей вернуться домой. Передайте, пожалуйста, сердечный привет своей маме, — сказала хозяйка и, заплакав, добавила: от немецкой женщины и матери. Приезжайте к нам еще, мы всегда будем рады.

Так закончилось мое первое знакомство с немцами, с семьей погибшего унтер-офицера, и уходил со двора я с чувством обязательного возвращения, но оно не состоялось, я уже об этом писал.

Когда мы прибыли в свое расположение, там все было готово к отъезду: вещи погружены, пушки прицеплены, машины в колонне. Двинулись мы опять на восток и опять начались догадки: в Союз, домой, в Польшу… Но отъехали всего 100 километров и остановились на большой поляне за городом Юкермюнде. Опять палатки, которых уже хватило на всех, орудийный парк, парк боевых машин, столовая и все необходимое. На все ушло два или три дня, а затем нас построили, перед строем появились какие-то смешные офицеры и сержанты и объявили, что будем демонтировать завод взрывчатых веществ согласно актам денацификации, чтобы Германия никогда не смогла возродиться как милитаристское государство. Смешные офицеры и сержанты — вчерашние инженеры и квалифицированные рабочие с наших заводов соответствующего профиля.

Дня через три, обустроив свое расположение, мы приступили к работе. Ломать — не строить, и работа закипела: немецкие рабочие сколачивали добротные ящики, мы разбирали и укладывали в них оборудование, а сержанты из рабочих маркировали ящики и распределяли по трем, построенным нами, погрузочным железнодорожным площадкам.

Федор Лукьянов, Эльза, Петр Чернов. Август 1945 г. Германия.

Завтракали и ужинали мы в своем расположении, потом машинами нас везли на завод и мы работали там до самого вечера. Обедали в заводской столовой, где готовили два повара-немца с помогавшими им несколькими немецкими женщинами. Руководил этим предприятием сам Федор Кузьмич Лукьянов и работало оно безукоризненно: ровно в 14 часов мы садились по восемь человек за сдвинутые столы и молодая довольно миловидная Эльза подавала нам еду и убирала посуду. Вскоре мы заметили, что в это же время на кухне сидит и кушает мальчик лет семи-восьми, спросили, Кузьмич сказал, что это сын Эльзы и мы пригласили его, через маму, естественно, пересесть из кухни за наш стол. Целая неделя ушла на то, чтобы разговорить его: мы носили ему сахар, он говорил «данке» и, складывая его в чистенький платочек, прятал в карман, объясняя, что это «фюр швестер». Наконец сказал, что его зовут Клаус, что папа пропал на фронте.

Здесь же, в Юкермюнде, началась первая демобилизация старших возрастов. Первыми уехали домой солдаты и сержанты старше 40 лет и все, кто имел 3 и более ранений. Из нашей батареи уехали двое: командир орудия старший сержант Калинников и радист Юра Знаменский. За четыре дня до конца войны маленький осколок царапнул его по ноге, но справку в медсанбате все-таки выдали. Он оставил адрес, но, уехав, не написал ни одного письма и не ответил на наши.

Новое слово «демобилизация» захватило всех, о ней много говорили, считали, когда же подойдет наш черед, мечтая в ожидании.

Рассказывали, что из батареи управления полка домой уехал 15-летний солдат-телефонист, постоянно дежуривший на коммутаторе. Было о чем задуматься. Но, поразмыслив, я решил дослужить срок службы с ребятами 1926 года рождения, высчитав, что он окончится не позже 1947 года, чтобы исполнить воинскую повинность или гражданский долг в хорошо знакомом коллективе. Да и неловко было это делать: никогда никому даже в порыве самых больших откровений я не говорил о своем истинном возрасте и вдруг объявить об этом и уехать домой. Мне это казалось предательством, и я решил, что буду служить со своими «одногодками»-товарищами до конца. Тем более, что уже образовался круг довольно близких друзей-побратимов, с которыми хоть и небольшое, но испытание, было пройдено. Общение по службе и вне ее с Петей Черновым, Николаем Володиным, Николаем Меняйло, Ваней Ивановым, Юрой Знаменским и многими другими оставили до сих пор самые светлые в жизни воспоминания.

Между тем, к концу июля мы полностью демонтировали, упаковали в ящики и сложили у погрузочных площадок весь завод. Остальные бригады, демонтировавшие дочерние предприятия, тоже свою работу выполнили, но вагонов не подавали и все маялись от полного безделья. Командиры стали проводить с нами занятия, начав с политических, и стало вообще грустно и скучно.

Но настал день, когда нас подняли по тревоге. Мы быстро собрали свой лагерь, зацепили орудия и двинулись на юг. У Франкфурта переехали Одер и попали уже в Польшу.

Отъехав от Швибуса 18 километров, остановились в лесу, в расположении военного городка Скампе, на берегу большого красивого озера Митвальдерзее. В военном городке, очевидно, у немцев была офицерская школа, судя по остаткам техники — танковая. Комфортабельные двухэтажные казармы с комнатами на 6–12 человек, с умывальниками, душами и постоянно текущей горячей водой. После полевых условий эти казались царскими и, устроившись, мы стали привыкать к ним, как вдруг опять тревога нашему дивизиону и снова едем и мчимся в Юкермюнде — кто-то спохватился, что демонтированный завод остался без охраны.

По дороге услыхали по радио, что началась война с Японией, и настроение сразу испортилось. Когда приехали и стали обедать в столовой, подошла Эльза, поздоровалась, спросив о причине плохого настроения, вдруг сказала:

— Напрасно расстраиваетесь, доехать туда вы все равно не успеете, через месяц там все кончится. Если вы здесь так быстро управились с нашими, то там — не больше месяца.