Рудольф Андреев - Воспоминания о Карибском кризисе

Для нас специальную ветку подготовили железнодорожную. Пушки мы закрепили на платформах. Сами погрузились в теплушки. И вот едем в теплушках. Куда? Зачем?

А погода хорошая — лето же, конец июня, наверное. Мы сидим, дверь отодвинута у теплушки. Проезжаем Ланскую, и я вижу Женькин дом. Помахал рукой у переезда на Торжковской улице.

В Луге, помню, остановились. Какой-то рядом молочный заводик был. Молока напились. Напокупали одеколона «Сирень белая» и всякой херни. Нам перед отправкой выдали денежное содержание за четыре месяца вперёд. Я, как замкомвзвода, тринадцать с чем-то рублей получал. Женьке купил какие-то духи, отправил ей по почте, и она потом получила — разбитые. Бегала на почту, выясняла, — а хули там.

У нас у всех с собой по чемоданчику было. Заставили купить в военторге в Кирка-Хийтола. Чтобы, если кто будет фотографировать при погрузке на корабль, мы были с чемоданами, а не с вещмешками. Мы же официально считались «сельскохозяйственными рабочими».

Чемоданчик этот у меня до сих пор лежит. Единственное, что от Кубы осталось.

И вот едем, едем. Где-то на полустанке встали, и дедок один, железнодорожник, говорит нам:

— Уже которые сутки идут составы воинские в сторону портов.

Видно, что солдат везут, а что происходит — хер его знает.

В конце концов привезли нас в Лиепаю. Разместили в здоровых казармах царской постройки. Я удивился: народу до хера, столовые работают в три смены, но порядок везде, и всё обслуживается моряками. Кормить сразу стали значительно лучше. Кругом только старшие офицеры. Полковники и генералы везде ходят и нас периодически накачивают:

— Есть, ребята, возможность зарубежную страну посмотреть. Увидеть мир и расширить свой кругозор в молодости.

Нет, чтобы сказать: есть возможность сложить голову, блядь, в первую очередь. Нет, про это молчат.

Ладно. Вдруг приказ: зашить всё обмундирование в мешки. Выдали нам матрасы, подушки и гражданское платье. Каждому по костюму. Сначала отдельно вызвали офицеров. Для них были в районе трёхсот рублей костюмы. Потом вызывали сержантов, а потом уже остальных. Я, помню, долго этот костюмчик носил. Приличный такой костюм. К нему рубашка белая, китайский плащ, кепка. Офицерам — шляпы вместо кепок.

А той партии, которая первая уезжала, до нас, — тем всем одинаковые костюмы выдали. Целая кодла интендантов проворовалась: скупили в магазинчиках дешёвый ширпотреб, на солдат накинули, и разницу себе. Во, блядь! Мы ещё на Кубе были, когда начался судебный процесс.

Я до отплытия за порядком следил в казарме. В патруль ходил пару раз по Лиепае. В патруле познакомился с одним парнем. Меня выгнали из артиллерийского училища, а его — из военно-морского. Послали в Албанию. Там у нас одно время была база для подводных лодок. На базе потом случилась провокация какая-то, его чуть не убили.

И вот он тоже:

— Уже шестой год служу, и неизвестно, когда это кончится.

Так с этой армией было. Влезешь — хер вылезешь.

А вся остальная батарея участвовала в погрузке техники. Докеров было мало — только те, которые показывали, как клинья ставить, как проволоку натягивать, чтобы ничего не шелохнулось во время качки. Чтобы у корабля центр тяжести не сместился, или что там у него может сместиться. Всю эту работу наши солдаты делали. День и ночь в порту. За неделю, наверное, они там управились. А я, говорю, как-то прогнулся — лёгкая у меня была службишка.

При этом всё равно никто нам ничего не говорит. Куда? Чего? Никаких звуков.

И вот наконец — как-то вечером уже, к ночи, — поднимаемся на борт. Погода, помню, была хорошая. Корабль назывался «Альметьевск» — городок такой где-то в Татарии есть. Судно финской постройки, около четырнадцати тысяч тонн водоизмещение, только третий год на плаву. Торгового флота корабль, гражданский. Команда сорок четыре человека. Своя пекарня, большие запасы воды. Может без захода в порт до Кубы дойти.

Загрузили нашу батарею — сто девятнадцать человек. С нами какой-то санитарно-эпидемиологический отряд из ТуркВО [Туркестанский военный округ]. Их задача — личный состав от заражений спасать, или от чего там. Они с козлами, со скорпионами своими, со всякой хуйнёй ползающей и летающей. В общем, набралось около трёхсот человек. И животные.

Нас в трюм посадили. Твиндек. Метров, наверное, тридцать на пятнадцать. Спускаемся и видим: по периметру этого твиндека двуярусные нары из дерева. Возле нар — параши. Просто большие тазы с ручками, и хлорка рядом стоит — посыпай, блядь.

Как только поднялись на борт, нас заставили переодеться. И вот мы вылезли из трюма и ходим по палубе в костюмах, плащ через руку. Красуемся друг перед другом. Разглядываем, кто что приобрёл:

— Ууу, блядь, ты урвал!

Или:

— Да на тебе сидит, как на корове!

Ё-моё.

Глядим за борт — а там серьёзно всё, оказывается. Пловцы с аквалангами ныряют, днище осматривают. Ищут вражеские устройства. Я первый раз в жизни акваланг увидел.

Короче, отправились мы в ночь. Собрались в этом твиндеке, и вдруг является генерал армии. Не запомнил его фамилию. Из политуправления Министерства обороны, как будто.

Выступает перед нами:

— Вы едете в одну из дружественных нам стран. Будете выполнять интернациональный долг.

Мол, чтобы наши братья, матери, жёны, отцы и всё остальное жили в благости. А куда именно едем — так и не сказал.

— Это, — говорит, — вам скоро станет известно.

Ну, пиздец, думаем: в Германию. Никита Сергеевич как раз тогда с Берлином пообещал разобраться. Мол, что это вдруг за херня: в центре ГДР три сектора, и кто-то там ими владеет. Надо, чтобы только немцы были — наши немцы, а не какие-то там.

Потом глядим: на нарах отметки. Наверное, первая партия, которая до нас плыла, сутки отмечала. Сосчитали: двадцать одна зарубка. Ни фига себе, думаем. До Германии столько не плавают.

Пока плыли до Борнхольма, датского этого острова, ещё можно было по палубе походить. Как только Борнхольм прошли, всех загнали в трюмы и расставили офицеров у выходов. Мол, не вылезай ни хера и сиди гадь в этот тазик. Почему-то сразу все захотели гадить. Хотя поначалу ещё ровно шли, качки не было сильной.

Прошли все эти узкости, прошли мимо Англии, стали куда-то к Испании сворачивать, и тогда снова открыли трюм. Обогнули Европу, стали опускаться ниже — куда-то к Островам Зелёного Мыса, вроде. Видели по дороге Канарские острова, на расстоянии.

Только нас выпустили из трюма, стало сильно качать. По борту навесили деревянные уборные — как у некоторых висят ящики цветочные на балконах. Очков четырнадцать, наверное, было. Как качать начало, ты то задницу в это очко, то рожу. Дима у нас такой был — тот вообще только зашёл на судно, только двигатели заработали, только затрясло немножко, и пиздец: до самой Кубы лежал в обмороке. Не ел, не пил почти. Мы думали: всё, не доживёт.