Рудольф Андреев - Воспоминания о Карибском кризисе

На Карельском перешейке две дивизии располагались: 45-ая и 63-ая. И ещё какие-то вспомогательные части. Наша дивизия была 63-ая — Красносельская, краснознамённая, гвардейская. «Элита». Знаки нам гвардейские даже вручили. Мой знак мы пропили потом. Продали мужику одному. Он был гвардеец настоящий, воевал, но знак потерял. А нам-то что — мы нигде не воевали ни хера. Поддать бы только.

И вот эту нашу гвардию решили бросать на Кубу.

А я перед Кубой был на грани фола: то пьяненький немножко, то ещё что-то. Командир меня шпынял всё время. А по весне вдруг отправляет в Полтаву — в училище, на краткосрочные курсы командиров взводов.

— Тебя, — говорит, — выдвигает дивизия.

Разнарядка пришла, а некого посылать, кроме меня. У меня десять классов, два года техникума, училище артиллерийское, год в войсках уже.

Поехал в Полтаву. Зачислили меня. Объясняют:

— Восемь месяцев отучишься — и ты командир взвода в звании сержанта. За командование взводом будут платить оклад 75 рублей. Погон офицерских не дадут.

Короче, не за хуй будешь служить. Я говорю, что учился уже два года и восемь месяцев.

— Могу я по выпуску хоть на младшего лейтенанта рассчитывать?

— Нет, — говорят. — Ты должен будешь ещё два года командиром взвода херачить в войсках. Как минимум.

Ё-моё. Я-то думал, что получу офицерское звание и уволюсь сразу из армии, а тут такая херня. К нам в часть как раз пришёл один такой выпускник. На него повесили сразу всё, что можно, и никто его своим не считает: ни офицеры, ни солдаты. И передо мной вся эта картина встала, как живая. Говорю им:

— Не желаю.

— Не желаешь — пиши рапорт об отчислении.

Короче, полтора месяца пробыл в Полтаве. Заброшенный такой городок, хаты эти везде украинские. Всё собирался съездить посмотреть, где там Полтавская битва была, но так и не добрался.

Возвращаюсь на Карельский перешеек. Командир мне объявляет, что эти полтора месяца из моей службы тоже вычёркиваются — за то, что «впустую использовал государственные средства». Специально написали приказ, зачитали перед строем:

— Андреев у нас будет служить вечно.

А уже май кончался, наверное. Только я вернулся, начинается шум-гам. Учения. Все вдруг вспомнили, что надо воевать. Порядки наводят. Готовятся к какому-то маршу.

И сортируют нас. Избавляются от национальностей, не относящихся к Союзу. Греки у нас были, немец один — всех вон. У кого судимость — вон. Ёрш наш, который сидел за воровство, бегает и кричит: «Меня не берут!» Никто не знает куда, но не берут. Помню, лежим как-то, загораем на Вуоксе (там рядом один из её рукавов). Марш объявлен со дня на день. А Ёрш нам шепчет:

— Слушайте, щас заварушка будет, а здесь как раз магазинчик такой есть… У меня уже план разработан, но алиби нужно…

Мол, подтвердите, что во время ограбления видели меня в другом месте.

Мы ему:

— Иди ты на хер, Ёрш! Тут война, вроде, а у тебя одно на уме…

Первогодков тоже отослали. Собрали только тех, кто второй-третий год служит. Батарею укомплектовали полностью, по боевому расписанию. Прислали тридцать с лишним молдаван откуда-то. Гвардейские значки новые выдали. Мол, номерные: каждый значок на учёте — уже не пропьёшь. Думаю: а сначала какие давали? Хер знает. Как пионерские, наверно.

И вот мы совершаем этот марш. Ночью тревога. Выстроились все. Сверхсрочников тоже вывели.

Комбат:

— Слушай боевой приказ!

Вдруг прибегает наш старшина.

— Что, — говорит, — делать с Толей Дворовенко?

Толя был краснодеревщик из Москвы. Его тоже не брали, потому что сидел. Пока у нас война намечалась, Толя мастерил комбату мебель какую-то. А для красного уголка у него давно уже хитрый разборный гарнитур был сделан. И вот он этот гарнитур продал кому-то из вновь прибывших офицеров. Одну половину покупатель уже забрал, за второй должен был прийти, и тут старшина Толю засёк.

А Толя пьяный уже. Вступил со старшиной в рукопашный бой, но тот его одолел и закрыл в пирамиду, где стояло оружие. И бежит к комбату:

— Что делать?!!

Комбат ему:

— Иди ты подальше. У меня тут боевой приказ, на хер твоего Толю. Всё равно он уже не наш.

Короче, совершили мы марш в район Кирка-Хийтола (там ещё Сортавала и Лахденпохья). Озёра, полигон и пехотная часть какая-то, на базе которой у нас был сборный пункт. Месяца полтора мы там провели. Каждый день ходили в атаку в гимнастическом городке. Пушки все перекрасили по три раза.

В моём орудии какой-то датчик сгорел. Включишь электричество — пушка должна разворачиваться, а она только трясётся — и ни хера. Вызывали арттехников — те не могут найти неисправность. В конце концов мы с командиром взвода перебрали по учебнику всю электрическую схему, голова к голове. Нашли поломку. Взводный был очень доволен:

— Вот, специалисты не могли, а мы отремонтировали!

Пока мы в тренировочном лагере сидели, уволили старшину нашей батареи. На его место перевели моего командира отделения, он же замкомвзвода. И меня сразу же сделали замкомвзвода. Стал я снова младший сержант и сраный командир, с двумя сержантами в подчинении.

И вот мы гадаем полтора месяца. Что? Куда? Где? Когда? Никто ничего не знает. Слухов всяких море. В Берлине же заварушка. В Алжире борются за независимость. У Китая с Индией что-то назревает. В Индонезии херня какая-то. Столько разных вариантов. А Никита Сергеич всем помогать хотел. Подставлять плечо. Кому подставлять? В сачок — санчасть — вдруг поступили таблетки от укачивания. Плывём! А куда плывём?

Письма наши стали вскрывать. Нам перед строем периодически зачитывали, кто что отсылает, с разными версиями. Какую хуйню там писали — обхохочешься. Ну, правильно командиры мыслили: выставить на осмеяние, чтобы ты, дурачок, больше не писал. Им самим остоебенило, наверно, читать. Не наказывали, не искали виновных. Всё уже решено было. Все документы уже прошли. Один старший лейтенант руку сломал, и жена у него вот-вот должна родить, но ни фига. Всё равно его не заменили.

Когда понятно стало, что вот-вот нас ушлют, я съездил к Женьке в Ленинград в последний раз. Комбат меня отпустил, но заставил бланк заполнить: мол, он за меня не отвечает. Потом Женька приехала дня на три.

На третий день ей надо уезжать, и тут нас отправляют. Всё, погрузка. Мне уже надо бежать руками махать — тягач будет пушку завозить, а у Женьки паспорта нет. У неё сразу при схождении с поезда патруль документы проверил и паспорт забрал. И вот мы по железной дороге идём от расположения части в комендатуру — Женькин паспорт искать. Там, наверное, километра три. Вдруг навстречу патруль. И у патруля — её паспорт. Совершенно случайно.