Сергей Яров - Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.

По первому непосредственному жесту людей, по мелким деталям, уточняющим какойлибо эпизод, отчетливо видно, что не все можно объяснить обдуманным расчетом. Конечно, кроме сострадания, имелись и другие причины помогать «ненужным» людям. Многое решалось нередко быстро, за минуты – откуда здесь взяться скрупулезному разбору аргументов «за» и «против»? Поднимая упавшего у станка рабочего и поднося ему стакан кипятка, вряд ли думали только о том, полезен он или нет. Каким бы ни было время, привычные, неискоренимые нравственные заповеди прорывались через эту бухгалтерию, где подсчитывались выгоды и расходы и ставилась проба ценности на каждом человеке. Делились ведь часто «своим» кофе, а не казенным, и отдавали продукты из собственного пайка, а не из «стационарного». Могут возразить, что директора питались лучше, но достаточно было хоть раз увидеть, что происходило в «директорских» столовых, как беспрестанно жевал хлеб, никого не стесняясь, руководитель одного из академических институтов, как варила студень из ремней мать секретаря райкома комсомола. Увидеть, чтобы понять одну истину: у жившего в блокадную зиму за пределами Смольного лишнего куска хлеба не было никогда, какой бы паек, академический или усиленный, он ни получал, и кем бы он ни был – директором Эрмитажа или единственным оставшимся в Ленинграде академиком [1279] Примечательно, что в день рождения Б. Б. Пиотровского директор Эрмитажа И. А. Орбели подарил ему «кусок столярного клея» (Пиотровский Б. Б. Страницы моей жизни. СПб., 1995. С. 199). .

Заведующая одной из лабораторий каждый день кормила сотрудников небольшими порциями питательного порошка [1280] Игнатович 3. А. Очерки о блокаде Ленинграда: ОР РНб. Ф. 1273 Д. 26. Л. 33. – никакого деления на нужных и ненужных. И когда голодный сослуживец после раздачи просил дать ему облизать ложку, которой мерили порошок, никто не задумывался над тем, стоит ли его спасать – давали потому, что просил. Секретарь парткома фабрики «Рабочий» С. М. Глазовицкая записывала в дневнике, как отправляли наиболее ослабевших рабочих в больницу: «На носилках укладывали в машину» [1281] Запись в дневнике С. М. Глазовицкой 2 августа 1942 г. цит. по: Бочавер М. А. Это – было: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 7. Л. 91. . Неужто считали, что эти люди быстро вернутся к станкам? Председатель завкома Рыжеева поместила одну из работниц в заводской стационар, когда та «была при смерти» [1282] Краснов М. С. [Стенографическая запись воспоминаний]: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 298. Л. 26. . Директор Академического архива Г. А. Князев пытался устроить в стационар сослуживца именно потому, что «дни его сочтены» – он так прямо и писал об этом в дневнике [1283] Из дневников Г. А. Князева. С. 45 (Запись 20 января 1942 г.). .

Особо следует сказать о раздаче рабочим для питания промышленного сырья. В «смертное время» такие «выдачи» спасали жизнь многим. На заводе Им. Жданова промышленное сырье выдавали даже в виде премий – за переноску снарядов полагался 1 кг олифы или 100 г столярного клея [1284] Сеничев П. И. Ленинградский судостроительный завод им. А. А. Жданова в 1941–1943 гг. С. 163. . Примечательно, что их высоко оценивал председатель Василеостровского райисполкома А. А. Кусков. Запись об этом зачеркнута в стенограмме его сообщения – правда о блокаде стала казаться неудобной еще до окончания войны: «Сохранился у нас народ на Кожевенном заводе, помогло этому, что в голодное время они ели шкуры. На заводе „Кр. Октябрь" было много клея; варили из него суп, студень – там также сохранился народ. Меховая фабрика также сохранила народ, употребляя в еду шкуры» [1285] Стенограмма сообщения Кускова А. А.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 76. Л. 9. .

На Судостроительном заводе им. С. Орджоникидзе выдавались в качестве продуктов питания клей для склеивания деревянных деталей, патока, необходимая для литья снарядов, и сало, предназначенное для смазки стапелей при спуске кораблей [1286] Стенограмма сообщения Тяпкина М. Я.: Там же. Д. 129. Л. 129. . На заводе им. Молотова раздавали техническое льняное масло – «с величайшей радостью бросился народ на это масло» [1287] Стенограмма сообщения Туркова И. В.: Там же. Д. 128. Л. 7. . На заводе ЛенЗОС рабочие получали спирт для протирки стекол, на фабрике «Светоч» – картофельную муку, необходимую для приготовления клейстера [1288] Стенограмма сообщения Егоровой Г. С.: Там же. Д. 41. Л. 3 об.; Стенограмма сообщения Алексеевой А. П.: Там же. Д. 3. Л. 6 об. . На одном из текстильных предприятий дирекция позволила рабочим даже использовать в пищу детали станков – валики из свиной кожи [1289] Дзенискевич А. Р. Накануне и в дин испытаний. С. 103. . Завод револьверных станков и автоматов, по словам его директора, «не располагал большим количеством внутренних съестных ресурсов», но и здесь смогли дать крахмал и столярный клей «в некотором количестве» [1290] Стенограмма сообщения Ительсона Г. М.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 54. Л. 7. .

Люди обычно чувствуют, когда их используют в меркантильных целях и видят границу между искренним и предписанным свыше состраданием. Когда идет откровенный и неприкрытый торг, когда прямо говорят, что на добрый поступок ожидают соответствующий отклик – там, если и выражают признательность за поддержку, то нередко умеряют патетику благодарственных слов. Иначе происходило, когда блокадники понимали, что ничем помочь своим спасителям не могут и знали, что от них ничего и не ждут. Это нарочито отмечается и в дневниках и в письмах. Слабый, казалось, никому не нужный В. Кулябко, увидев заботу о себе, находит для благодарности директору, пожалуй, самые эмоциональные строки, учитывая присущую ему сдержанность: «Я никогда не забуду его слов, его внимания ко мне» [1291] Кулябко В. Блокадный дневник // Нева. 2004. № 2. С. 243. . Одной из блокадниц помогла устроиться медсестрой директор поликлиники. «В этом еще раз проявилась чуткость и доброта… Заботясь о работе, она думала и о спасении нас» [1292] Аскиназий А. О детях в блокированном Ленинграде: ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 9. — по концентрации пафосных слов в предложении нетрудно определить напряженность и прочувствованность этого отклика. И многие, осознавая свою беспомощность и «невыгодность», выделяли в блокадное время только такие эпизоды. И имели на это право.

Мы не всегда знаем, являлись ли сослуживцы друзьями, приятелями или просто «хорошими знакомыми». Они нередко навещали друг друга дома и даже жили вместе. Кто они — друзья, или движимые милосердием люди, готовые принять чужого человека? Конечно, отношения людей в «смертное время» изменились. Посещали сослуживцев обычно в тех случаях, когда не находили их у рабочих мест, когда знали, что они болели и не могли вставать [1293] Базанова В. Вчера было девять тревог… С. 132 (Дневниковая запись 6 апреля 1942 г.); Игнатович З. А. Очерки о блокаде Ленинграда: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 26. Л. 34. . Да и это оказывалось трудным. З. А. Игнатович вспоминала, как сослуживицу, не пришедшую в институт, навестили только спустя два дня, хотя она и жила рядом: «Все голодали и лишнее передвижение давалось с необычайным напряжением» [1294] Игнатович З. А. Очерки о блокаде Ленинграда: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 26. Л. 34. См. ее запись о сотруднице, которая упала в обморок в институте: «…Идти домой была не в состоянии. Лаборанты на санках свезли ее домой» (Там же. Л. 16); см. также: Капица М. В море погасли огни. С. 257 (Дневниковая запись 14 января 1942 г.); Соловьев С. «Будет время у солнечных врат…» // Голоса из блокады. С. 335. .