Андрей Богданов - Опальные воеводы

Не склонный к бессмысленной брани, Курбский писал Грозному в надежде вызвать «истинное покаяние» царя. Этим он начал письмо и закончил в нововзятом Полоцке призывом:

«Вспомни прошедшие дни и возвратись! Доколе, безумный, бесчинствуешь против Господа твоего? Разве не пришёл час образумиться, и покаяться, и возвратиться ко Христу, пока ещё не исторглась душа из тела, ибо после смерти не опомнишься, а в Аду не исповедуешься и не покаешься! Ты же бывал мудрым…»

Через 12 дней, 15 сентября 1579 года, когда царские войска потерпели новое сокрушительное поражение в крепости Сокол, Курбский вынужден был дополнить свое послание четкой постановкой вопроса о судьбе Московского царства. Прежде, при благочестивом царе, писал Андрей Михайлович (отложив ввиду тяжести ситуации обличение гнусного нрава молодого Грозного), Русь шла к победам.

«За тобой и ради тебя все добрые люди следовали за крестоносными христианскими хоругвями. Народы различные варварские не только городами, но и целыми царствами покорялись тебе, и перед полками христианскими шёл архангел-хранитель с воинством его… и животворящего креста сила помогала тебе и воинству твоему!

Когда же развращенные и прелукавые развратили тебя, и супротивным стал ты, и после покаяния возвратился на прежнюю свою блевотину… вместо избранных и преподобных мужей, правду тебе говоривших не стыдясь, окружил ты себя прескверными паразитами и маньяками. Вместо крепких воевод и полководцев Бог дал тебе гнуснейших и ему ненавистных… вместо храброго воинства — кромешников или опричников кровоядных, которые несравнимо отвратительней палачей…

И если погибают цари и властелины, создающие жестокие и неподъемные законы, — тем паче должны погибнуть со всем домом своим те, которые… опустошают свою землю и губят подданных целыми родами, не щадя и грудных младенцев, — за которых должны властелины, каждый за подданных своих, кровь свою в борьбе с врагами проливать!..

О споспешник древнего зверя и самого великого дракона, который искони противится Богу и ангелам его, погубить желая всю тварь Божию и все человеческое естество! Что так долго не насытишься кровью христианской, попирая совесть свою?..

Воспомяни дни своей молодости, когда блаженно царствовал!

Не губи себя и вместе с собой дома своего!..

Очнись и воспрянь! Еще не поздно, ибо самовластие наше и воля исправления к лучшему не отнимется, пока не рассталась с телом душа, данная нам Господом Богом для покаяния».

Так Курбский, отложив справедливый гнев, молил Грозного исправиться. С третьим посланием он отправил к царю второе, которое прежде не видел смысла посылать, и подходящий к случаю перевод «Парадоксов к Марку Бруту» Марка Туллия Цицерона.

Перевод «Парадоксов» был лишь малой частью обширной просветительской деятельности Курбского за границей. Она, как легко можно догадаться, почти не интересовала советских исследователей, хотя жизнь князя в Литве и на Волыни отразилась в превеликом множестве источников.

Еще в 1849 году Н. Д. Иванишев опубликовал двухтомник польско-литовских актов, относящихся к Курбскому. М. А. Оболенский, А. С. Архангельский и Г. З. Кунцевич подготовили во второй половине XIX — начале XX века издания ряда сочинений князя в защиту православия. Но уже второй том издания Кунцевича, содержащий важнейшие переводы Курбского, попал под Октябрьский переворот и, разумеется, так и не увидел свет. Значительная часть трудов Андрея Михайловича, в том числе оригинальных, недоступна широкому читателю.

Создано впечатление, будто Курбский только и занимался перепиской с Иваном Грозным! Ведь мало кто знает толстую книгу В. Андреева «Очерк деятельности князя Курбского в защиту православия в Литве и на Волыни» (М., 1873). Мало кто может обратиться к исследованиям Ю. Бартошевича, А. С. Архангельского, А. Ясинского, К. Харламповича, П. В. Владимирова, А. И. Соболевского, В. С. Иконникова, А. С. Грушевского и других солидных ученых, не переиздававшихся в советское время.

Между тем наукой давно установлена выдающаяся роль Курбского в борьбе с католическим наступлением в Восточной Европе, в «умственном пробуждении» и просвещении Южной и Западной Руси во второй половине XVI века. Уместен вопрос, почему ныне мы не видим имени Курбского рядом с именами Константина Острожского и Григория Ходкевича, в имении которого открыли типографию вынужденные бежать из затерроризированной Москвы первопечатники И. Фёдоров и П. Мстиславец?

Ведь князь Андрей Михайлович был приятелем обоих и наиболее ревностным защитником православия среди русских (за границей), украинских и белорусских просветителей своего времени. В его имении Миляновичи работала мастерская по переводу, редактированию и переписке рукописей, на его средства получали образование в Польше и Италии православные юноши (например, князь М. А. Оболенский), сильная личность князя объединяла немало людей, которые в противном случае столкнулись бы в споре.

Роль защитника православия не была для Курбского необычной. Отпрыск славного рода, он готовился к ней с детства, обучаясь не только владеть мечом, но читать, писать, петь в храме. Историки столь усердствовали в изображении Андрея Михайловича беглым царским слугой, что почти позабыли: в первую очередь человек его круга был воин Христов и лишь затем — царский.

Получив широкое образование, старательно пополняя его по книгам и в общении со знающими людьми (такими как Максим Грек, Феодорит Кольский и другие), Курбский в перерывах между боями и походами брался за перо. Полагают, что ему принадлежат два переводных жития Августина Гиппонского и одно из сказаний о Максиме Греке.

В Юрьеве Ливонском Андрей Михайлович написал ряд сочинений на догматические темы: три послания старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву и «Ответ о правой вере Ивану многоученому» (видимо, известному протестантскому проповеднику Веттерману) — первый опыт чрезвычайно занимавшего Курбского спора с реформатами.

В Литве князь незамедлительно сблизился с православным дворянством. Как литературные произведения бытовали и сохранились до наших дней три письма Курбского его другу, крупнейшему волынскому просветителю князю Константину Острожскому, два письма владельцу Виленской православной типографии Кузьме Мамоничу, два послания пану Фёдору Печихвостовскому, письма княгине Ивановой-Черторижской, пану Остафию Троцкому, пану Древинскому, Кодиану Чапличу и львовскому мещанину Семёну Седларю.

Послания посвящены «духовным вещам», особенно волновавшим православных среди массы новоявленных реформационных течений, усиленной экспансии католицизма и надвигающейся церковной унии. Курбский поддерживал своих адресатов в «истинном христианском благочестии», резко спорил с заблужденями, аргументированно осуждал «латинство» и «схизматиков».