Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

Но надо было что-то говорить Москве. Мы с Фефиловым были одни в моём номере, и он стал меня учить «работе».

— Надо позвонить Соповой, — у него заблестели глаза от возбуждения. — И спокойно с ней поговорить.

Татьяна Сопова — один из двух шеф-редакторов итоговой программы «Сегодня». Близкий человек Татьяны Митковой, знакома с ней была с факультета журналистики МГУ, где они вместе учились в одной группе, сидели рядом в аудитории. На НТВ все знали, что Миткова со студенческой скамьи была благодарна своей тёзке — Сопова писала за неё курсовые и рефераты, давала списывать на экзаменах. Пыталась работать шеф-редактором в вечерних новостях, но с молодыми и активными ребятами с «вечера», а особенно с ведущими Алексеем Пивоваровым и Антоном Хрековым, «человек Митковой» не сработалась. Потом главный редактор, подмяв под себя «Итоговые», назначила туда Сопову одним из двух (по одному на каждую неделю) шеф-редакторов. Именно с этого момента «Итоговые» стали бледными, неинтересными. Программу давно бы закрыли, но наличие воскресной итоговой информационной программы для федерального телеканала — а тем более, для такого телеканала как НТВ — это вопрос имиджа. Раньше, когда функции шеф-редактора программы исполнял Миша Сольев, он свой каждый день начинал с того, что, проснувшись, обзванивал все съёмочные группы, которые делали материал на «Итоговую», был в курсе всех деталей съёмочного процесса, готов был ради эфира перегрызться с руководством. Да, цинизма у Сольева хватало, но к своей работе он относился ответственно. А Сопова даже на «своей» неделе появлялась в редакции только с четверга, когда бригада проводила первую большую «летучку». Зато наблюдая за нею, я понимал, как работала бюрократия советской журналистики.

— Она [Сопова] не любит, когда жалуешься, признаёшь свою слабость. Мол, вот — что-то не клеится, не получается, сорвалось, — эмоционально убеждал меня Вадим. — Я эту породу знаю. Совковая школа. Смотри…

Фефилов набрал телефон Соповой. И вдруг стал разговаривать каким-то спокойно-уставшим голосом. Выражение лица солидарно с голосом.

— Да, Таня, да. Работаем. У нас все предварительные договоренности подтвердились. Всё хорошо. Да, можем и на эту неделю успеть. Что? Основных героев на выходные снимаем. Что? Ну, ладно, как скажешь? Будем делать на следующее воскресенье.

— Говорит — снимайте спокойно, привезёте материал в Москву и там «собёрете» [смонтируете] репортаж. Понял?

— Не понял, Фефил. Это же не слабость, она же шеф-редактор: можно с ним проконсультироваться, посоветоваться? Это же нормальный принцип работы. Вот Миша Сольев…

— Забудь, Эльхан. Учись балансировать, играть. Выживать, блять. Если тебе дали делать сюжет, к которому приковано внимание, если тема сложная, важная для начальства, но ты не хочешь, чтобы он был откровенно сервильным — делай его запутанным. Чтобы из текста никто ничего не понял, напусти туману. И к тебе претензий не будет — ни у начальства, ни у твоей совести. Понял?

— Да. Теперь я всё понял. Сколько лет занимаюсь журналистикой, а основы только теперь понял.

— Ага, — отмахнулся он от моей вялой иронии. — Ну, тогда пошли вниз.

— Вадим, я больше не могу!

— Пошли, слабак.

Позже Передел нашёл нас в нашем «штабе» на первом этаже гостиницы. У него болела голова. Отказался подсесть к нам. Назвал «пьянью гидролизной» вначале Вадима, затем меня. Ушёл. Но вскоре вернулся, махнул рукой и сполз в кресло.

— Наливайте.

В тот вечер договорились больше не пить в Косово, пока не отснимем материал для репортажа.

И тут нам стало везти — наши многочисленные переговоры, встречи начали приносить результаты. Нашли бывшего бойца Армии освобождения Косова (UCK/ УЧК). Ветан Эльшани отрицал, но нам рассказывали, что он был полевым командиром одного из отрядов Армии. Теперь он капитан местной полиции, живёт в центре Приштины в трофейной квартире. А в свободное время занимается наукой. Человек очень начитанный, образованный, внешне совсем не похож на устоявшийся образ «албанского террориста». Во время съёмок погас свет. Это было обычным явлением в Приштине. Всё электричество в Косово идёт через территорию Сербии. И Белград таким способом оказывал давление на власти Приштины, угрожая вообще начать энергетическую блокаду Края, если албанцы в одностороннем порядке объявят независимость. Разложив свою фронтовую карту Косова у себя на кухонном столе, Ветан при свете свечи показал нам боевой путь их отряда.

— Мы за пределы нашей области на западе Косова не выходили. В районах, населённых сербами, наш отряд не действовал. Защищали свои дома, семьи от сербской армии и иррегулярных, военизированных соединений. Сербы вели себя у нас, как Шаманов в Чечне, не делали отличие между вооружёнными людьми и мирным населением. В отряде у нас были такие же обычные сельские парни, как и я. А Белград нас называл террористами.

В местной полиции с албанцами служили и сербы. И Ветан рассказал, что у него с сербскими коллегами очень чёрствые отношения, потому что он воевал. Это очень важный момент. Я несколько раз слышал от косоваров — и сербы, и албанцы, не принимавшие участие в боевых действиях, спокойно ездили на территорию «противника», не опасаясь за свою жизнь. В когда-то известный своим горнолыжным курортом, а теперь запертый на границе с Македонией у красивейшего горного хребта Шар-ПлАнина (Malet e Sharrit) сербский анклав Брезовица (юго-восток Косова, муниципалитет Штрпце [126]) из Приштины нас возил таксист Сабит, который дружил со многими сербами ещё до войны; и после войны, рассказывал он, отношения с ними не испортились. Когда мы его оставляли и уходили куда-нибудь на съёмки, он спокойно общался с местными сербами. Было интересно наблюдать, как некоторые из них здоровались с ним, приветствуя троекратным поцелуем (как принято у многих народов на Балканах), как они угощали друг друга кофе, о чём-то беседовали, смеялись. Хотя Сабит был за независимость Косова от Сербии.

— Вот ты дружишь со многими из них, так? Почему же вы, албанцы, не можете вместе с ними жить? Почему вы хотите отделиться? — спросил я его однажды, когда он в очередной раз вёз нас из Брезовицы обратно в Приштину.

— Сербы — прекрасный народ: смелый, весёлый, трудолюбивый. Посмотри на их ухоженные поля и сады, на их уютные деревушки, — кивнул он на проносившийся за окном машины пейзаж. — Но жить с ними невозможно! Очень неуживчивые! От них даже их братья черногорцы сбежали. Во всём конфликт найдут — с кем угодно.

Услышав объяснения Сабита, я подумал тогда, что никому не понравится, если в кабаке под пиво подают блюдо, в названии которого изощрённым дисфемизмом обыгрывается уничижение, оскорбление твоей национальности — например, блюдо «Мясо грузина в яблоках» или «Вам мясо чухонца хорошо прожаренное или с кровью?»