Владимир Шморгун - Красный сокол

— Воздушный цирк на берегу Ла-Манша. Один день летал, другой день отдыхать здесь. Ферштеен? Я работаю английский цирк. Сегодня здесь — завтра там. Команданте эскадра. Ферштеен?

— Не-е. Профессор, — показал рукой выпивший, но еще не пьяный гость в сторону руководителя делегации.

— Твой отдых не свободен? — прищурил один глаз наниматель «цирковых работников», в то время как веки другого ока даже не дрогнули.

Между тем министр пропаганды, постукивая пальчиком по наручным часам, показал циферблат Герингу. Маршал манерно пожал плечами. Потом обратился к сидящему рядом генералу. В итоге предупредительно зазвенел колокольчик председательствующего «головастика» и в зале воцарилась тишина.

— Правительство и высшее командование Люфтваффе, — надтреснутым лающимся голосом возвестил министр, — решило наградить русских летчиков за выдающиеся успехи в испытании немецких военных самолетов почетным знаком отличного пилота Третьего рейха и денежной премией в виде юбилейной золотой монеты достоинством в десять тысяч марок каждая.

Когда стихли холодные официальные аплодисменты, поднялся начальник Центра. Зычным голосом он объявил:

— Первым удостоен этой награды грюппен-фюрер господин Супрун! Коммен зи, битте, ам дер тиш. Подойдите, пожалуйта, к столу.

Подталкиваемый товарищами, Степан отставил свой стул и скромно предстал перед начальственным чуть возвышенным столом, опустив руки по швам. Геринг, перегнувшись через сравнительно узкий стол, привычным движением рук приколол к рубашке отличительный знак и вручил на бархатной подушечке золотую монету. Выпрямился и… вдруг вздел правую руку:

— Хайль Гитлер!

Степан растерялся. Мотнул головой и промямлил, уже оборачиваясь к залу: — Хайль!

Правая сторона, где сидели в основном военные, разразилась редкими аплодисментами, после которых генерал-полковник вычитал фамилию «старейшего группы» Стефановского.

Получив награду, Петр Михайлович на стандартное нацистское приветствие рейхсмаршала, удерживая коробочку с монетой в правой руке, как держали когда-то гусары свой головной убор перед дамой, гордо откланялся легким поклоном головы: «Честь имею!» За что тоже заработал несколько хлопков в ладоши, но уже с левой стороны, где сидели товарищи и представители фирм.

Вызванный к столу Викторов держался как солдат перед трибуналом: бодро и бездыханно. Но в последний момент дрогнул. На энергичное приветствие «Хайль!» запинаясь промычал: «Бляпремного благодарен». На что слева и справа раздались сдержанные нечленораздельные звуки то ли негодования, то ли удовлетворения.

Время предстать перед рейхсмаршалом, как перед богом, вплотную подступило к четвертому, последнему летчику, а Иван Федоров сидел и все еще лихорадочно перебирал в памяти варианты ответа на явно провокационное и в тот же момент как бы невинное, традиционное приветствие высочайшего чиновника официально дружественного государства, на которое требуется не простой, не раболепный, а предельно смелый, достойный и одновременно дипломатичный, не дай бог — оскорбительный, ответ.

Охотнее всего он хотел бы отделаться шуточкой. «Планета — это та же огромная сцена, на которой человек постоянно шутит, если не с Богом, то со своей долей», — говаривал он иногда «подшофе». Но не та обстановка, не то собрание, где бы можно было шутя выразить и свои чувства благодарности к людям, заметившим его талант, и чувства классовой неприязни к их антикоммунистической морали, которые он впитал с молоком матери, задерганной нуждой и гнетом социальной несправедливости. Но как выбрать из хаоса нахлынувших чувств и мыслей тот стиль поведения, который бы в точности выразил противоречивую сущность его ума и духа?

На самом пике произнесенной начальником Центра фразы: «Награждается самый молодой и самый талантливый пилот…» и разгар поднявшихся чувств претендента на заслуженное вознаграждение из боковой двери показался высокий подтянутый генерал в коричневом френче с аксельбантами, и все сидящие за председательствующим столом как по команде повернули голову к вошедшему, а в руках начальника Центра задрожал лист. Отступив в сторону, вошедший громко выкрикнул, воздевая руку вперед: «Хайль Гитлер!»

Все вскочили: кто мгновенно, кто замешкавшись, кто с недопустимым запозданием. Последние нашлись и среди военных, доведенных данным приветствием, казалось, до автоматизма.

Федоров тоже вскочил, подчиняясь скорее стадному чувству единения, чем осознанному долгу уважения. Тем более, что уважительный сосед, вскакивая, поддернул за собой и несколько задержавшегося подопечного.

«Хайль!» «Хайль!» «Хайль!» — трижды, с нарастающим энтузиазмом прозвучало в ответ как раз в момент появления человека с фанатично устремленным в пустоту взглядом из-под нависшей кокетливо зачесанной челочки.

Люди за представительским столом раздвинулись, и торжествующий босс почитателей коричневого цвета оказался между Геббельсом и Герингом, как истукан между Сциллой и Харибдой. Мало-помалу в зале воцарился порядок, нарушенный явлением кумира нацизма, а самоназначенный президиум застолья, обменявшись короткими фразами между собой, вынес постановление устами все того же генерал-полковника:

— Именем фюрера и высшего руководства Люфтваффе награждается самый молодой и самый талантливый из русских пилотов — Иван Федоров денежной премией и Рыцарским железным крестом!

Наэлектризованный зал буквально разрядился громом рукоплесканий, а Геринг встал рядом с генерал-полковником, принял из рук фюрера орден с подвязкой и перегнулся к обалдевшему виновнику шумных оваций, подошедшему к столу на ватных ногах с помощью находчивого покровителя.

Остальную процедуру посвящения русского Ивана в немецкого рыцаря истребительной авиации опьяневший баловень фортуны помнит как во сне.

Петр Михайлович Стефановский как-то рассказывал сослуживцам, что немецкий полковник якобы пытался нагнуть Ивану голову, чтобы рейхсмаршалу было удобно набросить на шею ленточную петлю с Железным крестом, а новоиспеченный рыцарь Люфтваффе наоборот — откидывал голову назад, выпячивая грудь, на которую, в конце концов, как на не в меру упрямого верблюда, и набросили подвязку под сдержанный смех окружающих.

Степан Павлович Супрун уверял, напротив, что петля оказалась маловатой для бычьей шеи мастера по вольной борьбе и потому, к великому неудовольствию рейхсмаршала, крест вынужденно распластали на груди, заправив ленту под воротник.

На приветствие: «Хайль Гитлер!» новорожденный рыцарь Железного креста вскинул кулак и вместо выкрика «Рот фронт!» рявкнул «Зик хайль!» что повергло некоторых в шок.