Владимир Шморгун - Красный сокол

Как-то в коридоре штаба Вершинин встретил постную мину полковника, когда-то восторгавшегося огневой мощью «Фокке-Вульфа 190-Д»; сочувственно поинтересовался «космополитом», забыв про свой ультрапатриотический нагоняй:

— Как дела, герой? Чем огорчен? Учиться хочешь? Можем послать в академию.

— Академик с меня — что с козла молока, товарищ генерал, — замялся кадровый авиатор, краснея от проявленного внимания. — Скучновато стало. Душа просит настоящего дела.

— Добро, подумаем. Отдыхай пока. Приглашение на концерт Руслановой дали тебе? Нет? Зайди в политуправление, не пропусти случая. Королева! Залихватски поет.

Через месяц командарм вызвал посвежевшего пополневшего авиатора:

— Есть приказ Сталина: всех летчиков-испытателей немедленно отправить в распоряжение министерства авиапромышленности. Завтра нужно вылетать.

— На чем, товарищ генерал-полковник?

— Как на чем? А «Дора»? Ты же восхищался ею.

— Я с ней расстался еще в Польше. Моряки подкузьмили. Приняли меня за фрица и сбили.

— Тогда забирай любую трофейную: хотя бы «Зибель-204». Отличная машина, представительная.

— Спасибо. Лишь паспорт и свидетельство дайте такое, чтоб я мог сесть и заправиться на любом аэродроме.

— Ну, на любом… Это может дать только Верховный или главный маршал авиации. Обойдешься рядовыми площадками. Свободен. Счастливого пути. Привет Москве.

В Шведте, где базировалась дивизия, друзья и сослуживцы, узнав об отъезде товарища в Москву, приволокли со склада две канистры трофейного спирта, два бочонка селедки, рулон атласной ткани для Ани, радиоприемник большого размера и пачку всевозможных адресов, записок, открыток и швейных иголок. Все это богатство втиснули в грузовой отсек «зибеля» и помахали ручкой на взлете. Сделав прощальный круг над аэродромом и покачав крыльями, самолет устремился на восток.

Москва, холодно и голодно, хмуро встретила парочку влюбленных авиаторов. Так что спирт и селедка оказались как нельзя кстати и согревали душу тем москвичам, кто по законам гостеприимства приютил на пару дней перелетных вояжеров военного ведомства. Получив предписание, сухой паек на три дня, Иван Евграфович и его неизменная спутница уже на следующий день приземлились на аэродроме в Нижнем Новгороде. Спустя некоторое время Иван Евграфович доложил директору авиазавода о своем прибытии на место прежней должности летчика-испытателя.

Так началась для него мирная работа чернорабочего-экспериментатора, полная смертельных опасностей и непредсказуемых последствий. Ибо экспериментировать ему приходилось не просто с секретными какими-то моторами, пушками, приборами, узлами боевых самолетов, но и сверхсекретными технологиями, методиками, операциями, связанными с траспортировкой и применением трижды секретной атомной бомбы или звукофиксирующей трубки сверхзвуковой скорости летательного аппарата. Кроме того его совали во всякую неисследованную дыру чисто бытового характера на государственном уровне, как, например, сопровождение и охрана маршала Берии на Дальний Восток в район американо-корейского конфликта, перехват воздушного шпиона Пауэрса в небе над Москвой или традиционных полетов на праздниках в Тушино.

Даже по состоянию здоровья распрощавшись с крыльями и перейдя на работу в Министерство иностранных дел на сугубо чиновничью должность инструктора по зарубежным связям, он постоянно летал, правда, не как пилот, а как специалист по обследованию условий перелета и приземления правительственных лайнеров на незнакомые аэродромы.

Но и эта послевоенная жизнь великосветского денди пролетарского происхождения была так же скрыта от огласки, как и секретная деятельность его до войны.

Иван Евграфович Федоров

Иван Евграфович Федоров

Иван Евграфович Федоров

Иван Евграфович Федоров