Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

В конце 1884 года вышел сборник Литературного фонда, где были напечатаны главы из незавершенного романа Льва Толстого «Декабристы». Это было событием в литературе. В том же сборнике помешено было стихотворение в прозе Тургенева «С кем спорить?»:

«— Спорь с человеком умнее тебя: он тебя победит, но из самого твоего поражения ты можешь извлечь пользу для себя.

— Спорь с человеком ума равного: за кем бы ни осталась победа — ты по крайней мере испытаешь удовольствие в борьбе.

— Спорь с человеком ума слабейшего; спорь не из желания победы, — но ты можешь быть ему полезным.

— Спорь даже с глупцом! Ни славы, ни выгоды ты не добудешь… Но отчего иногда не позабавиться!

— Не спорь только с Владимиром Стасовым».

Репин не видел в этой сентенции насмешки и радовался за Владимира Васильевича.

В осенние дни 1884 года, когда Мамонтов начинал свой театр, было ему знамение, да он не понял. Сгорел огромный «Пассаж» — театр «Парадиз». Чудовищный был пожар, сразу на трех улицах горело: на Неглинной, на Петровке, на Кузнецком Мосту. Театр сгорел, купец сгорел. Впрочем, Солодовников убытки пережил, помогло купецкое товарищество.

Мамонтов в те дни полностью поглощен репетициями и вел их с таким вдохновением и так искусно, что заражал всю труппу. На глазах рождался ансамбль, о чем даже и не помышляла казенная опера, где каждый вел только свою партию и думал только о своем успехе.

В Мамонтове жил, несомненно, дар режиссера-новатора, который хотел видеть в опере достоверность исторической эпохи, зрелищность и слаженный ансамбль, а не только прекрасное пение. Всего этого еще не существовало тогда на русской оперной сцене, живущей только по канонам императорских театров.

Мамонтов был первым, кто поставил отечественную оперную режиссуру на должную высоту. От него пошли круги, захватившие своей волной будущих российских режиссеров.

Надежда Васильевна Салина впоследствии вспоминала: «Мы не знали тогда школы Станиславского, да и сам Станиславский тогда о ней, вероятно, еще не думал. Как родственник Мамонтова он бывал частенько на наших репетициях и внимательно следил за нашей работой. И кто знает, не заронил ли тогда Мамонтов первое зернышко беззаветного служения искусству в душу молодого двадцатидвухлетнего Станиславского».

Решено было на бенефис нового театра взять «Русалку» А. С. Даргомыжского. Театр дебютировал в помещении, где играла до этого драматическая труппа Корша.

Генеральная репетиция «Русалки» началась в шесть часов утра. В тот же день, 9 января 1885 года, Театр Кроткова предстал перед искушенным московским зрителем.

Небольшой зал был полон. Разговоры о театре сбесившегося богача Мамонтова стали лучшей рекламой. Странно это у русских — неутолимая потребность в низвержении удачливого. Провала Мамонтова очень даже хотели. Знали, Крот-ков — ширма.

Звучание оркестра оказалось жиденькое. Оркестровая яма из сорока музыкантов вместила половину. Под сценой пришлось остальных размещать.

Спектакль прошел по-мамонтовски, где кое-как, а где и великолепно. Волнение гасило тембр голосов. Почти все певцы — непрофессионалы. Татьяна Спиридоновна Любатович да Антон Казимирович Бедлевич, им было по двадцать пять лет, самые старшие в труппе, — знали сцену. Можно было сказать, что черный зев театра для труппы разверзался впервые. Савва Иванович сразу все понял, побежал за кулисы спасать свое дрогнувшее воинство. Спешка, отсутствие прогонных репетиций сказывались на ритме спектакля. То, что было милым и простительным у любителей, на театре обжигало щеки стыдом. Бедная Надежда Васильевна Салина хоть и не провалила своей роли, но пела, как в тумане, не чувствуя рук, ног, не умея быть хозяйкой своего чудесного голоса.

Аплодисменты все же были, и восторг был. «Подводное царство» очаровало, изумило.

Когда цветы и травы подводного мира колыхнулись, потекли по струям вод, открывая и закрывая русалочек, зал, забыв раздражение, разразился аплодисментами.

— Слава Мамонтову! — крикнули сверху.

Большая критика не заметила появления нового театра, рецензию поместила новая, только что открывшаяся газета «Театр и жизнь».

В рецензии за 11 января похвалы удостоилась одна Любатович. Постановка была названа «детским времяпровождением». Но 12 января рецензент все же признал: «В области театральной антрепризы всего дороже, когда она находится в руках людей, искренне любящих дело театра, и которыми (умело или неумело — это другой вопрос) руководит артистическое чувство, художественный вкус, а не барышнические инстинкты…»

Критик высоко оценил декорации спектакля, внимание художников к деталям. Поразило слюдяное окошко в тереме княгини, свет луны через слюду.

На «Русалку» публика все же пошла, хотя зрители, почитающие себя за больших знатоков оперы, тыкали пальцами в афишу и в программки, потешаясь над громким девизом театра: «Вита бревис, арс лонга эст» — «Жизнь коротка, искусство вечно».

«Русалку» до Великого Поста дали пять раз. «Фауст» выдержал только одно представление, «Виндзорские кумушки» прошли тоже один раз при совершенно пустом зале. Ни одного билета продано не было, но спектакль все-таки играли. Пустому залу. Савва Иванович приказал не сдаваться. Он знал — рано или поздно публика признает его театр, как и то, что опера — это искусство не только для услады, но и сопереживание, это — жизнь в ее сложных коллизиях, страстях, вековечной борьбе добра со злом.

В те январские дни 1885 года Мамонтов не чувствовал себя человеком из погорелого театра. Опера Даргомыжского состоялась! Ее приняли, запомнили. Наступила пауза, в России на сцене петь по-русски Великим Постом запрещалось. Савва Иванович отнесся к великопостному перерыву легкомысленно, однако все-таки приготовился. Пригласил из Милана группу гастролеров, положившись на порядочность и вкус своих итальянских друзей-дельцов. Звезд среди приглашенных не было, но голоса подобрались великолепные. Приехала Римондини — драматическое сопрано, тенор — Пиццорни, баритон — Поллиани, бас — Ванден.

Театр Корша сдавал Театру Кроткова свое помещение только на два дня в неделю. Поэтому поставили всего три оперы: «Гугеноты», «Севильский цирюльник», «Бал-маскарад».

На сбор русской труппы Савва Иванович, к удивлению сникших артистов, приехал бодрым, улыбающимся, уверенным.

— Что смолкнул веселия глас? — спросил он актеров. — Раздайтесь, вакхальны припевы! Да здравствуют нежные девы! Да здравствуют музы, любящие нас! Ничего страшного не произошло, господа. Новое вдалбливать в головы — дело сложное, рискованное.

Вдруг рассердился:

— Почему на ваших лицах — отсутствие выражения? Я, терпящий убытки, не паникую. Вы, имея на руках контракты на три сезона, в прострации. Что за панихида? «Русалка», пусть посредственная, как писал рецензент, но победа. 12 февраля начнется сезон приглашенных из Милана итальянцев. Касса пополнится… Что же до вас, господа, вы оказались не готовы, прежде всего, к борьбе… Я намерен оставить итальянскую труппу и после Великого поста, но не для того, чтобы умелые певцы заменили вас. У меня к вам предложение. Придется выучить партии на итальянском языке. Будем вводить готовых актеров в спектакли с итальянцами. Учиться так учиться. Лучшая учеба — петь дуэтом с сильным исполнителем, быть ему партнером.