Пьер Птифис - Поль Верлен

— Тарле, здесь кое-чего не хватает!

— И чего же? Никак в толк не возьму…

— Вывески, черт возьми!

Легенда гласит, что Казальс тут же добыл откуда-то жестяную пластину и нарисовал на ней кучера, а позировал ему Верлен с кнутом в руках и наброшенным на плечи кучерским плащом. И целую неделю друзья обедали за счет заведения.

Да будет нам дозволено открыть здесь скобки и рассказать три истории, переплетающиеся события которых определяли жизнь Верлена в 1888–1890 годах. Три истории, от которых остался неприятный осадок. Короче говоря, это три подлинно сатурновские истории. Хотя в них идет речь вовсе не о бессмысленных мечтах или видениях, а о мелких вещах, по идее совершенно нормальных, которые могли бы доставить Верлену удовольствие: поехать отдохнуть к отцу Девезу, опубликовать полное собрание сочинений Рембо и вернуть себе рукопись «Озарений», наконец, сменить издателя, так как общаться далее с Ванье было невозможно. И ото всех трех — лишь полное разочарование, горечь в сердце.

Он хотел быть среди проклятых поэтов. Судьба указала ему, что его уже ждут.

Жорис Карл Гюисманс, тот самый, кто в 1884 году с такой радостью принял «Мудрость», познакомился с Верленом вскоре после того, как тот вернулся из Кулома. Встретились они у общего знакомого, Робера Казе [558] Письмо Гюисманса Казальсу от 29 февраля 1896 года (Национальная библиотека, рукопись N.A.F. 13 155). Прим. авт. . Переписывались они довольно регулярно. 12 марта 1888 года, узнав, что поэт собирается уехать из Бруссе, Гюисманс написал ему, как он был бы счастлив снова увидеть его, «хотя бы для того, чтобы излить нашу желчь на мерзостных буржуа, которых мы так хорошо знаем». Встреча была назначена на 29 марта в отеле «Руайе-Коллар». Леона Блуа тоже пригласили.

Некоторое время спустя, в июне, Верлен, который снова начал пить и влюбляться, переживал несчастливые дни: мы уже видели, он места себе не находил от мысли, что ему придется лечь в больницу.

Вечером, когда пришел Леон Блуа, Верлен принялся рассказывать, как в июне 1885 года он гостил в городе Корбийон-сюр-Семуа у некоего Жана-Батиста Девеза, с которым дружил еще в раннем детстве; впоследствии его друг стал почтенным кюре, и оказанное им тогда гостеприимство буквально спасло поэту жизнь. На днях он получил от святого отца письмо: прочитав в «Ревю женераль» статью одного бельгийского критика, Франсиса Ноте, где Верлен был назван не только «декадентом», но и «поэтом-католиком», Девез вспомнил о былой дружбе и вновь был бы рад встрече.

Ах! Поездка в деревню, несомненно, пошла бы ему на пользу! Вот уж где поистине райский уголок! Увы, у него совершенно нет денег на дорогу и приличное платье.

— Вам не о чем беспокоиться, — заверил его Блуа. — Мы с Гюисмансом все устроим.

Благодарность Верлена была безграничной: подумать только, как счастливо и беззаботно сможет он отдохнуть в Корбийоне!

«Блуа — просто святой, — замечает поэт в разговоре с Гюисмансом. — Он, верно, уже говорил вам, сколь необходима эта поездка для поправки моих душевных и физических сил».

Блуа тем временем сообщает Гюисмансу: «Завтра, около трех, я буду на улице Друо; попробую раздобыть денег».

На улице Друо, в доме 18, жил Савин — издатель Верлена в те годы (подробнее о нем мы расскажем в третьей истории); пойти к нему означало облагодетельствовать поэта из его собственных средств! Деньги на дорогу и новый гардероб нашлись, не хватало главного: окончательного приглашения самого Девеза. 6 июня 1888 года Блуа, полагая дело решенным, направил ему письмо следующего содержания: «Действуя в интересах поэта воистину незаурядного и всем сердцем желая помочь ему, я счел долгом предупредить вас, что Поль Верлен сейчас не способен отвечать за свои поступки: им руководит пагубная страсть к вину и пороку. В то же время глубочайшие разочарования вкупе с чудовищной бедностью делают его положение еще более отчаянным». Завершается письмо просьбой выслать сто франков на билет поэту. Важно только, чтобы деньги получил сам Блуа; отправлять их Верлену означает «дразнить тигра запахом крови»! «Доверьтесь мне, и я сделаю все необходимое».

Сам Девез был в то время тяжело болен (он умер от туберкулеза 24 декабря 1889 года в возрасте сорока двух лет). Письмо Блуа ошеломило его.

Как рассказывает г-жа Девез, сводная сестра священника, он воскликнул:

— Я действительно говорил, что был бы рад встрече, но вовсе не приглашал к себе! И потом, в таком состоянии я просто не могу его принять!

Впрочем, по некотором размышлении, Девез решил, что письмо написано каким-то проходимцем, который ловко использовал ситуацию, чтобы заставить его раскошелиться.

Девез дважды телеграфировал Верлену: ему очень жаль, но слабое здоровье не позволяет пригласить друга к себе. Его ответ тотчас стал известен Блуа, и тот не замедлил выразить свое разочарование. «Впрочем, — пишет он, — возможно, визит поэта всего лишь откладывается?!» И тут же восклицает: «Необходимо срочно принять меры. Я не могу его оставить — он грозится покончить с собой!»

Несколько дней спустя от Девеза пришло письмо, в котором он высказался ясно и определенно: «Я не могу пригласить тебя сейчас, поскольку не в состоянии принимать гостей; к тому же я собираюсь переехать». В конце, желая показать, что провести его не удастся, святой отец добавляет: «Новый адрес сообщу позже, однако учти: я не потерплю, если кому-либо вздумается оскорблять меня или морочить голову» [559] См. статью Пирона «Верлен в Арденнах, или Дело кюре из Корбийона», «Ла Грив» за октябрь 1957 года. Прим. авт. .

Выражение «морочить голову» задело Блуа за живое. 28 июня 1888 года он отправляет Девезу послание, полное гнева и желчи: «Вы из тех попов, чье недостойное поведение и нелюбовь к бедным порождают в душах верующих отчуждение от церкви и негодование на самого Бога (…) Я вижу теперь, как низко может пасть тот, кто называет себя служителем Господа». Он полагает, что отцу следует принять «скромное и благоразумное» решение, в противном случае Блуа лично позаботится, чтобы эта история появилась на страницах «Свободной Бельгии» и о ней узнали высшие церковные власти…

— Как же мой новый костюм? — спрашивал Верлен Гюисманса. — Если деньги на него у вас, перешлите их мне по почте, или же мне придется вернуться обратно в больницу, совершенно раздетым и нищим, как церковная крыса.