Пьер Птифис - Поль Верлен

Был и еще один старый долг нотариуса из Аттиньи. После «ворона» пришел черед «юриста». Оказывается, по условиям договора, подписанного 19 октября 1882 года, часть денег, полученных в результате продажи фермы в Жюнивилле, а именно 900 франков, оставались на счету нотариуса и через шесть лет должны были перейти к Верлену вместе с процентами. И в конце мая 1885 года Поль поехал в Арденны в надежде получить аванс именно из этой суммы.

В начале ноября 1886 года Верлен, убежденный, что срок долгового обязательства истекает уже через две недели, размечтался. «Пюре, повидло! Нищета! Как это было бы прекрасно, 900 франков, позвякивающие в моем кошелке!» — пишет он Эмилю Ле Брену. А до счастливого момента было еще два года! Два года, в течение которых он будет бросаться ко всем за помощью, постоянно докучать друзьям, писать жалобы в Палату нотариусов округа Ретель, стараться получить во что бы то ни стало свои деньги, злиться, негодовать. Получив от г-на Карретта ответ, что он пока не вправе требовать возврата денег, Поль еще раз проверил сроки и снова ошибся, но на этот раз на год. В ноябре 1887 года он уже представлял, как держит в руках эти деньги. «Все уже официально оформлено, вот они», — пишет он г-ну Жюльену. Не получив ни гроша, он направляет еще одну жалобу в Палату нотариусов. Потребовалось наглядное объяснение г-на Карретта: 19 октября 1882 года плюс шесть лет равняется 19 октября 1888 года. Только тогда он понял. И только 6 октября 1888 года Верлен сообщил Казальсу хорошую новость. «Карретт пишет мне, что послезавтра, в понедельник, я смогу получить деньги на площади Птит-Пер, давай встретимся после этого» [543] В архивах Казальса в Национальной библиотеке есть список писем мэтра Карретта Эмилю Ле Брену от 31 октября 1887 года и 13 апреля 1888 года, Верлену от 7 ноября 1887 года, 8 июня, 6 июля, 30 сентября и 5 октября 1888 года. Также там можно обнаружить черновики жалоб, которые Верлен посылал главе Палаты нотариусов 10 и 14 июня 1888 года. Прим. авт. . Нотариус выплатил деньги на несколько дней раньше установленного срока.

Это событие, несомненно, было пышно отмечено.

Но вернемся к нашему рассказу. Итак, Поль снова в больнице Бруссе и полон решимости оставаться там до последнего, то есть пока его не выставят за дверь силой. Он чувствует себя как дома, ибо единственным домом для него стал тот, что предоставляет служба социального обеспечения. Если все прошлое время он был анонимным больным, то теперь его льстиво именовали «Поэт с двадцать второй» — он занимал койку номер 22 в палате «Фоллен».

Месяц спустя после водворения в больнице Поль узнает о смерти отца Матильды 30 октября 1887 года. «Да примет Господь его гнусную душу», — таковы будут слова прощания. Матильда находилась в это время в Алжире. Вот текст письма с описанием похорон, которое она получила от Луизы Мишель 2 ноября: «Венки стояли в комнате внизу (…) Мы проводили его в последний путь под проливным осенним дождем» [544] Верлен, М., 1935. Прим. авт. .

Вернувшись в Париж, Матильда узнала, что ее бывший муж в больнице, очень болен, дни его сочтены. Информация могла исходить от Лепеллетье, который получил от друга очень пессимистичное письмо: «В моей смерти прошу винить только мою жену, но я прощаю ее. Обнимаю моего милого Жоржа, которому не позволяют видеть умирающего отца». «Я была очень огорчена и очень взволнована», — напишет Матильда в «Воспоминаниях». Она решила что-нибудь сделать для него… но прежде хотела все проверить. Молодой врач, муж одной из подруг, обещал узнать о состоянии здоровья Поля. Так как новости оказались обнадеживающими — несмотря на ревматические боли, его жизнь вне опасности, — она ограничилась небольшой анонимной передачей в больницу.

А что же Верлен? Неблагодарный! Пока Матильда волновалась и переживала за него, он сочинял ей эпитафию. Ибо давно уже похоронил ее, и перед его глазами была теперь только ее могила. Это достаточно любопытное стихотворение, расположение строк в нем имеет форму распятия:

В течение полугода Поль жил в страхе, что его выставят за порог, либо сделают операцию, либо оставят без нее. Лечащий врач никак не мог решиться, так как боялся применять общий наркоз, опасаясь за слабое сердце пациента.

Но сам пациент научился философски относиться ко всем испытаниям, уготованным ему фортуной. Он заслужил все это. «Я искупаю старые грехи. Что такое больница? Место не хуже других, можно привыкнуть», — писал он.

Одиночество пошло ему на пользу. Он вспомнил, что после возвращения в Париж так еще ничего и не написал. Для начала нужно отделаться от всех бесполезных знакомых, таких, как Жиль, Бажю, и от других безумцев с их безумными идеями. Они должны понять, что всякое «панибратство» имеет пределы и что он больше не будет заниматься декадентским фиглярством и играть в символистском театре теней.

Свою жизнь в этот период Поль в письме к Лепеллетье охарактеризовал тремя словами: «Нищета, Болезнь, Надежда». Впрочем, вскоре Надежда окажется на первом месте. Он достаточно долго был в рабстве у несчастий и наконец откупился. Он свободен.

Все, что он любил когда-то, умерло. Все ушло в прошлое, даже окружавший его ореол мученика. Теперь он мечтал об иной славе.

Шарль Морис задумал написать о нем книгу. И Поль 7 сентября 1887 года в письме к нему обратился с просьбой добавить к образу «обжоры и хулигана», коим он слыл, несколько черточек Дон Кихота, коим он на самом деле являлся.

Кажется, тучи начинали рассеиваться. Материальное положение улучшалось. Он даже писал Шарлю Морису: «Когда я выйду отсюда, у меня будет хлеб и крыша над головой, по крайней мере, на время». Наконец-то он выбрался из ямы и продолжал двигаться вверх. Друзья могут верить в него, он не обманет их надежд.

Завершилась целая эпоха. На этот раз, весной 1888 года, из больничной неволи освободится совсем другой Верлен. У этого Верлена будет одно только желание — жить, наконец!