Пьер Птифис - Поль Верлен

Но это все было прошлое.

А настоящее — это сборник «Любовь», вышедший в марте 1888 года у Ванье. В сборнике речь идет о двух «сыновьях» Верлена: Жоржу, настоящему, он посвящен, а о Люсьене рассказывает душераздирающий плач из двадцати четырех стихотворений (в переиздании 1892 года добавлено еще одно). Все остальное — благодарности и сожаления, различные воспоминания (о тюрьме в Монсе, о Борнмуте, Лондоне и Куломе) и неясные раздумья. В этом сборнике — по качеству он значительно уступает «Мудрости» — есть несколько действительно прекрасных стихотворений:

Но увы!

Интересно, что стихотворение заканчивается аллюзией на начало «Озарений» Рембо:

Хотя успех и не был оглушительным, знатоки оценили искусность ностальгических стихотворений. «Вы несомненно очень выросли», — писал ему Теодор де Банвиль. Однако иные почувствовали себя оскорбленными тем, что Верлен осмелился смешать религиозное вдохновение со стихотворениями, посвященными подозрительной дружбе с молодым человеком. «Евангельскую Тайную Вечерю он ставит на одну доску с платоновским „Пиром“», — писал Огюст Доршен.

Чтобы закончить перечень, упомянем также переиздание «Проклятых поэтов» в конце 1888 года. Книга была существенно дополнена. Марселина Деборд-Вальмор, Вилье де Лиль-Адан и сам Верлен (под именем-анаграммой «Бедный Лелиан») присоединились к трем «абсолютным» поэтам — Корбьеру, Рембо и Малларме. Не очень удачные рисунки Люка оставляли желать лучшего, именно качества иллюстраций к первому изданию, но ни Форен, ни Регаме, несмотря на настойчивые просьбы, не хотели заниматься иллюстрированием второго. Тираж в 600 экземпляров раскупили моментально.

Но едва к Верлену начали возвращаться силы и уважение к нему стало крепнуть, судьба приготовила новую ловушку его чувствительному сердцу (как он сам писал, «во мне живет любви безвольный маниак»). Он с наслаждением будет наблюдать, как эта ловушка захлопнется.

Его дружба с Казальсом незаметно превратилась, по выражению самого Верлена, в «дружбу-страсть [555] Ответ Верлена на вопросы о любви газеты «Парижская жизнь» от 26 сентября 1891 года. Прим. авт. ». Новая страсть, такая же безумная и донкихотовская, как страсть к Люсьену Летинуа, бросала его то на вершину блаженства, то в бездну отчаяния.

Казальс, помня, в какой нищете еще недавно жил Верлен, был счастлив его успеху. Он мало-помалу стал его импресарио, потом доверенным лицом, а потом и его «ребенком», как когда-то Люсьен.

В конце августа 1888 года Верлен понял, что не может больше выдерживать столь быстрый темп жизни. Из-за постоянных приемов ему нечем было платить за квартиру, хотя сестры Тьери и не обращали на это внимания; но в результате он вернулся туда, откуда только что выбрался — в больницу. Ему было необходимо найти более скромное жилье и сократить число посетителей до нескольких самых близких, друзей — он не мог принимать с распростертыми объятиями весь Латинский квартал.

Чтобы быть ближе к Казальсу, который жил у своего отца в доме 69 по улице Прованс, Верлен попросил того найти квартиру на Монмартре. В то же время он горячо просил оказать честь и согласиться, чтобы следующий сборник «Счастье» был ему посвящен. Такая восторженность не понравилась молодому художнику, и он ответил очень сухо.

«Простите мне мою экзальтированность, — писал ему Верлен 22 августа 1888 года, — мне нужно поговорить с вами о делах. И я буду очень признателен, если наша встреча состоится».

Казальс был человек совершенно иного плана, чем Летинуа. Откровенный и прямой, он терпеть не мог никаких экивоков, а Верлен, видит бог, обожал их как никто, особенно в то время — Поль открыто писал о своей любви к Рембо и Летинуа и работал над предисловием к роману «Содом» Анри д'Аржи.

Но дружба оказалась сильнее, и Верлен был прощен.

Так началась их связь, неустойчивая, бурная, прерывающаяся — но только из-за Верлена, поскольку Казальс, строго следуя своим принципам, всегда был верен дружбе. Верлен был признателен ему за появление в столь трудный для него момент.

Верлен как будто чувствовал, что еще немного — и он погрязнет в пошлости (романы с Эстер и ей подобными), и потому испытывал потребность ухватиться за друга — сильного, жизнерадостного, здорового, красивого и артистичного до кончиков ногтей. И именно Казачье стал для него спасательным кругом.

Вскоре случилась еще одна неприятная история. Верлен планировал серию дружеских зарисовок под названием «Надменные детки в моноклях» (Мореас, Алан Дево, Эдуард Дюбю и другие) и намеревался включить в нее зарисовку о Казальсе.

Детки? Нет, Казальс никакая ему не детка! Но Верлен настаивал: «Мы говорим о детках обоего пола, раз тебе (к этому моменту они уже перешли на „ты“. — П. П.) так важно съесть это яблоко раздора».

Все понимали, что никто не осудит Казальса за появление в компании таких «деток», как Рашильда. И Верлен, несмотря ни на что, включил зарисовку о Казальсе в свою серию.

Казальс не особенно старался найти Полю квартиру рядом со своим домом, и немного позднее Верлен настоял на том, чтобы Казальс переехал поближе к нему, в Латинский квартал. Итак, в конце ноября 1888 года они жили в Гранд-Отель де Насьон, на улице Сен-Жак. Отель был вшивенький. Вот что писал о нем Верлен: «Жуткая лестница с деревянными перилами и ступеньками цвета крови. Антресоль на уровне обычного второго этажа, но не из-за числа ступеней, а из-за того, что здание кривое».

Владелец, Ранвуазе, был добрый малый, но, как писал Верлен, если постояльцы были «жаворонки», то «постоялицы» были «совы». «Думаю, добиться от них того, о чем вы догадываетесь, было не слишком трудно». Верлен все так же устраивал приемы, но реже и уже не такие роскошные. На лестнице — всего одна свечка, на столе — в лучшие дни пиво, в остальные — газировка с ромом, который, как и табак, приносили друзья. Казальс всегда присутствовал на этих вечерах, и этого хватало, чтобы Верлен был счастлив.

Они обычно обедали вместе в ресторанчике «У старого кучера» (на улице Суффло), который содержал Филидор Тарле [556] На кончину сына Тарле Верлен напишет трогательный сонет (опубликован в «Пере» в октябре 1895 года). Прим. авт. . Однажды, выходя из ресторана, Верлен сказал хозяину: