Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

Домбровский подался вперед. Это было единственное выражение охватившего его волнения. Но оно не ускользнуло от внимания Клюзере и, по-видимому, доставило ему удовольствие. Домбровскому от этого стало досадно. «Но ведь и он играет, — подумал Ярослав, — если не в генералы, то во власть. Он упивается ею».

Клюзере помолчал, поиграл стеком и продолжал:

— Я разделил все наши войска на три армии. Одну из них я поручаю генералу Валерию Врублевскому…

Домбровский, чтоб не вздрогнуть, крепко сжал под столом руки в кулаки.

— Кстати, гражданин Домбровский, какого вы мнения о Врублевском?

— Лучшего командующего трудно себе представить.

— Очень рад. Во главе второй армии я ставлю генерала Ля Сесилиа. Знаете его?

— Немного. Кажется, хороший командир.

Снова пауза, во время которой Клюзере уставился на Домбровского пристальным немигающим взглядом. Наконец он сказал:

— Командующим третьей армией я утверждаю генерала Ярослава Домбровского.

Домбровский чуть наклонил голову и сказал спокойно:

— Слушаю, гражданин военный министр.

Он ошибся, но ошибка эта польстила Клюзере.

— Но, но, — сказал он снисходительно, — «министр» — это не революционный термин. У нас это называется: «военный делегат».

Он встал и пригласил Домбровского подойти к большому плану Парижа, висевшему на стене.

— Уточним диспозицию армий, — сказал он.

План был расчерчен разноцветными карандашами и испещрен стрелками, обозначавшими предполагаемое победоносное наступление войск Коммуны и позорное отступление версальцев.

— Я рад видеть, — заметил Домбровский, вглядываясь в план, — что намечено наступление.

Клюзере словно бы не слышал этого замечания. Водя стеком по плану, он говорил:

— Восточный фронт от Иври до Аркейля охраняют войска Врублевского. Южные форты я доверил армии Ля Сесилиа. Вас, дорогой генерал Домбровский, я направляю, как видите, на запад — Аньерский мост, Нейи и так далее.

Это «и так далее» не очень понравилось Домбровскому. Военное дело требует точности. Но он промолчал. Клюзере продолжал:

— С вашими двадцатью тысячами гвардейцев вы сможете держать оборону бесконечно долго.

Домбровский посмотрел на Клюзере, полагая, что он шутит. Шутка не бог весть какого качества, но в конце концов у каждого свой юмор. Лицо министра сохраняло торжественную серьезность.

— Простите, гражданин военный делегат, — сказал Домбровский, — кто вам сказал, что у меня двадцать тысяч? Дай бог, если наберется пять.

Клюзере поморщился. Он не хотел позволить грубой правде искажать ту идеальную картину фронта, которую он создал в своем воображении и которой он пленял Совет Коммуны.

— Но, но, генерал, — сказал он, отечески погрозив Домбровскому пальцем, — знаю я эти уловки. Когда я командовал отдельными частями в Сицилии у Гарибальди и в Америке у Гранта, я тоже в донесениях начальству преуменьшал количество своих людей, чтобы получить подкрепление. Кроме того, у вас солидное количество пушек…

— Тридцать, — вставил Домбровский, действительно уменьшив на всякий случай число своих орудий на добрый десяток.

— …бронированный поезд…

— Два вагона!

— …и, наконец, мощная поддержка форта Мелло и северных укреплений.

Клюзере сел за стол и углубился в бумаги, всем своим видом показывая, что больше Домбровского не задерживает.

— Будут ли какие-нибудь боевые распоряжения, гражданин военный делегат? — спросил Домбровский, удивленный отсутствием приказа.

Клюзере поднял голову и сказал строго:

— Боевое распоряжение одно: защищайте революционный Париж!

— Лучшая оборона — это нападение, — сказал Домбровский.

Но Клюзере вместо ответа вяло махнул рукой в знак прощального приветствия и снова углубился в бумаги. Домбровский повернулся налево кругом и вышел, изрядно обеспокоенный и раздосадованный.

На улице у ворот его поджидал Теофиль.

Он жадно засыпал брата вопросами. Узнав, что Ярослав назначен в чине генерала командующим армией, Теофиль бросился его обнимать.

— Но ты чем-то недоволен, Ярек, чем? — сказал он, заметив озабоченность брата.

— Странный человек этот Гюстав Клюзере! — вместо ответа сказал Домбровский. — Какая-то варварская похлебка из хорошего и плохого. Начал плохо — подавлял июньское восстание рабочих, за что получил от Кавеньяка крест. А потом стал революционером, сражался в Соединенных Штатах против рабовладельцев. Вернулся оттуда в чине бригадного генерала, который неизвестно как получил. До этого был у Гарибальди в его легендарной сицилийской «тысяче». Был даже в Ирландии, помогал фениям поднимать восстание против англичан. Вернулся во Францию, вступил в Интернационал…

— Прекрасная биография! — вскричал Теофиль.

— Что его так мотало по свету? — пробормотал в задумчивости Ярослав.

— Любовь к революции!

— А мне кажется другое: стремление к власти. Один умный военный еще на Кавказе во время войны сказал мне: «Генералы против своей воли тянутся к диктатуре, как черепахи тянутся к морю».

— Так что ты думаешь, что он…

— В этом его метании со шпагой в руках по миру есть что-то авантюристическое. А по существу, человек он нестойкий, колеблющийся, к тому же фантазер и, к сожалению, в военном деле растяпа, хоть и кадровый офицер.

— Ах, Ярек, в конце концов, что тебе до него! У тебя своя армия…

— Да, Тео. И я могу сделать много для победы Коммуны. Но я боюсь, что он будет мне мешать.

— Почему?

— Потому что я ему мешаю. Он честолюбец, и он считает, что все командующие армиями для него опасны. Особенно, когда они побеждают неприятеля. А я хочу побеждать, Тео. Потому что победа Коммуны — это победа правды. Социалистическая Франция может изменить судьбы Европы, в том числе и нашей родной Польши…

Слух о том, что вместо разбитого наголову Бержере назначен новый командующий армией, быстро распространился среди федералистов. [23] Приверженцы Парижской коммуны называли себя «федералистами» или «федератами», потому что представляли себе будущее политическое устройство Франции как свободную федерацию коммун. Не знали, кто он. Не французская фамилия вызывала недоверие.

Домбровский появился впервые у Нейи. Он прискакал туда рано утром в сопровождении двух адъютантов, француза Анфана и поляка Околовича, одного из шести братьев Околовичей. Ожидали увидеть генерала, блещущего золотом галунов, с красными отворотами и красным околышем, с серебряной кокардой в виде гранаты. С коня ловко соскочил невысокий молодой человек в обыкновенной армейской форме. Только едва видные звездочки на узких погонах говорили о его высоком воинском чине.