Рене Кастр - Бомарше

Но первым восторгам Бридуазона вскоре был положен конец, поскольку спустя всего несколько месяцев после его вступления в должность ему пришлось отправиться в Испанию, и это путешествие серьезно повлияло на всю его дальнейшую жизнь.

Театральные персонажи Бомарше: Фигаро, Альмавива, Бартоло, Базиль — из-за своих имен, костюмов и андалусского антуража сразу же наводят на мысль об Испании, хотя на самом деле по манере поведения и выражению чувств они могли бы принадлежать к любой национальности, по культуре они явно европейцы, а остроумие и образ мыслей у них французские. Керубино, Фигаро, граф Альмавива — это разные лица самого Бомарше, а интрига «Севильского цирюльника» — не более чем искусное переложение «Школы жен», перенесенной на испанскую почву. Чете Альмавива пытались найти французских прототипов, среди них называли без каких-либо на то веских оснований супругов Аржансон из Орма и Шуазель из Шантелу. Испания была выбрана автором в качестве места действия его пьесы, дабы избежать лишних сопоставлений с французской действительностью и придирок цензоров, и еще потому, что полное приключений путешествие в эту солнечную страну, где он пробыл с апреля 1764 по март 1765 года, оставило глубокий след в его душе.

В 1774 году Бомарше поведал об этом в «Четвертом мемуаре против Гёзмана», но рассказ его был далеко не полным и весьма пристрастным, хотя и блестяще изложенным. Испанское приключение Бомарше вдохновило Гёте на создание драмы «Клавиго».

Дело Клавихо, ставшее поводом для поездки в Испанию, было далеко не единственной ее целью, но прояснить все перипетии этого путешествия совершенно невозможно, поскольку Бомарше умудрялся очень искусно вносить путаницу в изложение событий, дабы скрыть в том числе и неблаговидные дела. Но предоставим слово самому главному герою этой истории, чтобы вывести на сцену прочих ее участников, ибо другого источника у нас нет:

«Две из моих пяти сестер в ранней юности были отданы отцом на воспитание одному из его испанских компаньонов; у меня о них осталось лишь смутное и теплое воспоминание, изредка оживляемое их письмами.

В феврале 1764 года отец получил от старшей дочери исполненное горечи письмо. Вот его содержание:

„Мою сестру оскорбил человек, столь же известный, сколь и опасный. Два раза, когда он уже должен был жениться на ней, он изменял своему слову и внезапно исчезал, не считая даже нужным извиниться за свое поведение. Это так подействовало на мою оскорбленную сестру, что она смертельно заболела, и, судя по всему, нам едва ли удастся спасти ее. Силы ее совсем иссякли, вот уже десять дней как она не произносит ни слова.

Из-за позора, обрушившегося на нас в связи с этим происшествием, мы ведем очень замкнутый образ жизни. Я плачу дни и ночи напролет и осыпаю бедняжку словами утешения, которые не могут успокоить меня самое.

Весь Мадрид знает, что поведение моей сестры безупречно.

Если брат располагает достаточным влиянием и может похлопотать за нас перед французским послом, то он возьмет нас под свое покровительство, и его расположение к нам сразу пресечет зло, причиненное нам коварным человеком, его поступками и его угрозами“.

Отец приехал в Версаль и, рыдая, передал мне письмо дочери. „Подумайте, сын мой, что вы можете сделать для этих двух несчастных; ведь они такие же сестры вам, как и остальные“.

Я тоже был взволнован ужасным положением сестры. „Увы, отец, — сказал я, — какого рода поддержку могу я получить для них? О чем, собственно, я должен просить? Кто знает, не дали ли они повода для этого оскорбления каким-нибудь проступком, который скрывают от нас?“ — „Я забыл, — сказал отец, — показать вам несколько писем нашего посла к вашей старшей сестре, свидетельствующих о его глубоком уважении к моим дочерям“.

Я прочел эти письма и успокоился; а фраза „ведь они такие же сестры вам, как и остальные“ поразила меня до глубины души. „Не плачьте, — сказал я отцу, — я принял решение, которое, быть может, удивит вас, но мне оно кажется наиболее правильным и наиболее разумным. Старшая сестра называет в своем письме фамилии многих уважаемых лиц, которые, по ее словам, могут засвидетельствовать ее брату в Париже благонравие и добродетельность младшей сестры. Я отправлюсь к ним, и если их отзывы будут столь же хороши, как отзыв господина французского посла, я попрошу отпуск, отправлюсь туда и, взяв себе в советники только благоразумие и братские чувства, отомщу за них предателю или привезу сестер в Париж, и они будут жить вместе с вами на мои скромные средства“.

Успех расследований распалил мое сердце. Без дальнейших проволочек я вернулся в Версаль к моим августейшим покровительницам и сообщил им, что печальное и неотложное дело требует моего присутствия в Мадриде и я вынужден на время прервать свои служебные обязанности. Изумленные столь внезапным отъездом, они, по доброте своей, достойной преклонения, пожелали узнать, что за новая беда стряслась со мной. Я показал письмо старшей сестры. „Поезжайте и будьте осторожны, — ласково напутствовали меня принцессы. — Вы задумали доброе дело и, несомненно, получите поддержку в Испании, если будете вести себя разумно“.

Вскоре мои приготовления были закончены. Я боялся, что опоздаю и не успею спасти бедную сестру. В благодарность за четыре года моих неусыпных забот об их развлечениях принцессы щедро вознаградили меня, снабдив солиднейшими рекомендациями к нашему послу.

Перед отъездом мне поручили вести в Испании переговоры об одном весьма важном для французской коммерции деле. Г-н Дюверне, зная о причине моего путешествия и растроганный этим, обнял меня и сказал: „Поезжайте, сын мой, спасите жизнь сестры. Что касается порученного вам дела, то если вы захотите принять в нем участие, не забывайте: я — ваша опора. Я обещал это при свидетелях королевской семье и никогда не нарушу столь священного обязательства. Рассчитываю в этом деле на вашу прозорливость; вот вам векселя на предъявителя на двести тысяч франков; я даю их, дабы усилить ваш престиж столь большой кредитоспособностью“.

Я выезжаю и дни и ночи мчусь по дороге из Парижа в Мадрид… куда прибыл 18 мая 1764 года, в одиннадцать часов утра…»

Таково начало повествования, приведшего в восторг всю Европу, и самого Вольтера в том числе, и ставшего источником вдохновения для Гёте. Однако следует воспринимать весьма критически этот рассказ, включенный Бомарше в свой мемуар умышленно, с единственной целью: доказать, что он располагал влиятельными связями при дворе, что Пари-Дюверне предоставлял ему огромные кредиты и что, будучи прекрасным сыном, он был преданным братом. Мы предостерегаем читателя от того, чтобы он принимал на веру все утверждения Бомарше, а сами, пересказывая эту историю, постараемся быть максимально осторожными и будем опираться и на другие источники.