Станислав Поплавский - Товарищи в борьбе

Завадский задумался, потом поднял голову:

- Беспокойство ваше напрасно, хотя и вполне объяснимо. Имейте в виду, что сейчас зарождается новая, народная Польша. Ее хозяин, польский народ, видит, что никто ему не помог в неравной борьбе с гитлеровцами, кроме благородных советских людей. И поляки высоко ценят эту помощь. Для них человек из СССР - всегда друг. А если он еще и поляк, то его тем более примут радушно. Можете верить. Я хорошо знаю своих сородичей. А если встретите недоброжелателей или же проявление ненависти с чьей-то стороны, то знайте, что эти люди отнюдь не являются представителями нашего народа.

Завадский помолчал, затем продолжал:

- Советские люди отнеслись ко мне и к тысячам моих сородичей как к своим друзьям-антифашистам. В Красной Армии никому не мешал тот факт, что я поляк по национальности. Нас объединяло с русскими нечто большее - классовая пролетарская солидарность. И я горжусь тем, что был солдатом великой армии, которая разгромила фашистов под Москвой, Сталинградом и Курском и гонит их сейчас на запад. Верьте, что и вас, советского гражданина, примут как брата. А вы еще будете потом гордиться тем, что сражались за освобождение нашей земли, за счастье польского народа!

Как часто я вспоминал потом эти слова, и как помогали они мне в трудные минуты!

Мой визит к Завадскому продолжался более часа, но я этого даже не заметил. Мы расстались друзьями и остались ими навсегда.

Наконец правительственная делегация возвратилась из Москвы. Итоги поездки радовали: Советский Союз взял на себя вооружение и оснащение польских войск. Оставалось быстрее закончить формирование 2-й армии. Роля-Жимерский, тоже побывавший в Москве, созвал совещание высших командиров. Он официально объявил о предстоящих формированиях и о помощи, которую Войско Польское получит от Советского Союза.

После совещания Главком задержал меня.

- Я должен представить вас председателю Крайовой Рады Народовой Болеславу Беруту и секретарю ЦК Польской рабочей партии Владиславу Гомулке.

Вышли на улицу, ярко освещенную солнцем. В небо над городом, в сторону фронта, проплыла армада советских бомбардировщиков. Мы залюбовались их четким строем. Мысли невольно перенеслись туда, где решались сейчас судьбы Европы. Роля-Жимерский улыбнулся:

- Скоро и вы там будете!..

Перейдя улицу, вошли в большой красивый Дом правительства. В скромно обставленном кабинете за большим письменным столом я увидел Болеслава Берута. Здесь же находился и Владислав Гомулка. Оба они казались очень утомленными. Особенно усталым выглядел Гомулка: ввалившиеся щеки и глубоко запавшие глаза выдавали его крайнее переутомление. Густые черные брови и высокий лоб подчеркивали бледность лица.

Гомулка первым подошел ко мне и, внимательно оглядев, с улыбкой сказал:

- Да вы, оказывается, великан!

В ответ я произнес какую-то конфузливую фразу..

- О, вы хорошо говорите по-польски! - оживился Гомулка и, обращаясь к Беруту, добавил: - Ну, как вам нравится новый генерал?

Все мы сели за круглый стол. Подали черный кофе в маленьких чашках. (В польских учреждениях, кстати, принято во время деловых бесед пить этот бодрящий напиток. Со временем я так привык к нему, что никогда не садился за письменный стол без черного кофе.)

- Расскажите о себе, - предложил Берут. - Где родились, кем были родители.

Я начал рассказывать о Хейлове, о том, как стал красноармейцем, о командире дивизии Квятеке, о всей моей жизни... Они внимательно слушали.

Уже прощаясь, Берут сказал:

- Польское правительство намерено предложить вам пост командующего Второй армией. Надеемся, вы примете это назначение?

- Считаю за честь командовать польской армией! - ответил я, склонив голову.

Вместе с Роля-Жимерским мы вернулись в Главный штаб. В приемной нас ожидал генерал Кароль Сверчевский, от которого мне предстояло принять командование 2-й армией.

Со Сверчевским мы были давние друзья: перед Великой Отечественной войной оба преподавали в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Поэтому сейчас я почувствовал себя не совсем удобно: ведь гораздо легче командовать уже сформированной армией, чем начинать все с самого начала. Но Кароль уже шел навстречу с распростертыми объятиями, и мы крепко обнялись. Я хотел выразить Каролю свое сочувствие, но меня опередил Роля-Жимерский:

- Генерал Сверчевский, сдадите командование генералу Поплавскому и немедленно приступайте к формированию Третьей армии!

* * *

Штаб 2-й армии находился в Любартуве, куда мы прибыли со Сверчевским в тот же день. Уютный городок сохранился чудом: ни одно его здание не пострадало. На улицах было оживленно, бойко торговали магазины, словно поблизости и не было фронта. Только ребятишки с криком и гамом играли в войну.

Было уже поздно, и Сверчевский повел меня к себе домой. Мы просидели до полуночи, вспоминая прошлое и размышляя о будущем.

Еще в академии я знал о том, что Кароль юношей вступил в социал-демократическую партию. В первую мировую войну, в 1915 году, царское правительство эвакуировало варшавские предприятия с семьями рабочих в глубь страны. Сверчевский, попав вместе с отцом в Россию, сблизился с русскими марксистами, окунулся в политическую борьбу. После Октябрьской революции вступил в Красную гвардию, а потом в Красную Армию, участвовал в борьбе с белогвардейскими бандами на Украине. Солдатом он остался на всю жизнь. Воевал с фашистами в Испании, где был известен под именем генерала Вальтера: командовал 14-й интернациональной бригадой, затем 35-й дивизией, в состав которой входила и польская 13-я бригада имени Ярослава Домбровского.

Сверчевский - один из организаторов пехотной дивизии имени Т. Костюшко. Он прибыл в Польшу вместе с частями, сформированными в СССР.

- Наконец-то возвратился в отчий дом, - говорил он. Впервые, пожалуй, после выезда из Москвы я так приятно, словно в родной семье, провел вечер.

Утром мы пошли в штаб. Находился он на окраине города, в здании бывшей школы. Двор был чисто прибран, газоны пестрели цветами, фруктовые деревья гнулись под тяжестью плодов. Я отметил эту деталь как свидетельство честности, дисциплинированности населения и солдат.

Классы были маленькие и темные, ребятишкам, надо полагать, было здесь очень тесно, если в каждом таком помещении два-три офицера еле могли разместиться для работы. Когда мы проходили коридором, из дверей то и дело выходили офицеры и солдаты. Отдавая честь, они смотрели на нас любопытными глазами. Еще бы! Приехал новый командующий, к тому же из Советского Союза! Об этом, разумеется, уже донес стоустый "солдатский телеграф".

Едва мы присели за стол в кабинете Сверчевского, как отворилась дверь и вошел дряхлый старичок, с трудом неся корзину груш и яблок.