Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Буддизм и синто переплелись так прочно, что сама постановка вопроса о религиозной принадлежности казалась «среднему» японцу абсурдом. Тем не менее с воцарением Мэйдзи началась работа по «воспитанию» населения в духе синто. А для этого следовало прежде всего «отделить» синто от буддизма. Ксенофобский потенциал японского общества был направлен и в сторону буддизма, усвоение которого началось еще в VI веке. Поскольку сутры были известны японцам по китайским переводам, то и сам буддизм стал рассматриваться как иноземное учение. Буддизм – вероучение интернациональное, а правящей элите требовалось сконструировать японскую нацию, то есть выработать такие национальные свойства, которые выделяют японцев среди всех остальных народов. Еще одна причина, почему буддизм оказался не люб новому правительству, заключалась в том, что все его наиболее влиятельные на тот момент школы были тесно связаны с сёгунатом. Что до синто, то он в идеологии сёгуната существенной роли не играл.

Для критики буддизма использовались и рационалистические соображения, свойственные конфуцианству: содержание армии дармоедов монахов дорого стоит трудовому народу; создание семьи и продолжение рода являются главными целями всякого «нормального» человека, и обет безбрачия должен быть заклеймен как антисоциальный. Главные цели правительства Мэйдзи (модернизация, создание мощной промышленности и сильной армии) могли быть решены только при максимальной мобилизации людских ресурсов. Конечная задача состояла в том, чтобы сделать Японию «великой», а этого можно было достичь лишь поощряя увеличение населения. И не просто «населения», а людей, занятых производительным трудом. В связи с этим правительство запретило деятельность бродячих монахов. Монахам запретили и просить подаяние. Улицы японских городов потеряли значительную часть своей живописности.

Синто представляет собой множество локальных культов общинных и природных божеств. Каждая деревня, гора и река имела своего духа-покровителя (ками). В древности была проведена определенная работа по унификации синто. В результате на свет появились «Кодзики» («Записи о делах древности», 712) и «Нихон сёки» («Анналы Японии», 720), где была зафиксирована государственная версия мифа, которая, однако, стала достоянием лишь узкого круга придворных и ученых. К X веку выработали список святилищ, в которые по случаю важных ритуалов отправлялись подношения двора. Этих святилищ насчитывалось более трех тысяч. И практически в каждым из них чтили разных божеств! По своей сути синтоизм слабо приспособлен для создания общенациональной идеологии. Но, тем не менее, альтернативы ему не сыскалось.

С разделением буддийских и синтоистских культов жрецам было запрещено служить в буддийских храмах, всем им предписывалось отрастить волосы, чтобы они больше не походили на буддийских монахов. Синтоистских жрецов катастрофически не хватало, и штаты святилищ стали пополняться за счет бывших буддийских монахов. Зафиксирован случай, когда все монахи древнейшего храма Кофукудзи в Нара подали коллективное прошение о том, чтобы им разрешили переквалифицироваться в синтоистских жрецов [63].

Правительство говорило о том, что принцип неразделенности управления и ритуала (религии) имеет древние основания в японской истории. Отчасти это было так, но приверженцы этой идеи одновременно одушевлялись и российским примером, где православие фактически являлось государственной религией [64]. Однако и разница была существенной: российский император не являлся первосвященником, он был лишь верным адептом, а в Японии императору приписывались жреческие функции.

В этом году отцу Николаю удалось тайно крестить в Хакодатэ трех человек. Это были первые православные японцы, крещенные в самой Японии. Николай знал, что идет против японского закона, что обращенных им людей ждут гонения. Только летом этого года было арестовано и брошено в тюрьму более 2400 последователей христианства. Но это не остановило отца Николая. Он был уверен, что религия стоит над государством, что спасение души не идет ни в какое сравнение с земными невзгодами.

Муцухито и его правительство остро нуждались в международном признании. Англия пошла навстречу. Тем более что к власти пришли ее ставленники. Через месяц с небольшим после первой встречи с императором Гарри Паркс вновь предстал перед ним. На сей раз – чтобы вручить верительную грамоту от королевы Виктории. Встреча состоялась в Осака, в храме Ниси Хонгандзи.

Сатов, в этот раз почему-то допущенный на аудиенцию (возможно, потому, что она состоялась не во дворце), писал, что занавеска перед троном была закатана наверх. «Когда Микадо встал, верхняя часть его лица скрылась от моих глаз [за занавеской], но я видел всего его всякий раз, когда он двигался. Его кожа была белой, возможно это было сделано искусственно; его рот был некрасив – врачи назвали бы его прогнатическим, но общее очертание было хорошим. Его настоящие брови были сбриты, другие – нарисованы инчем выше. Одеяние состояло из длинной черной свободной накидки на плечах, белой верхней одежды-мантии и широких фиолетовых штанов…

Сэр Гарри сделал шаг вперед, чтобы передать письмо королевы Микадо, который явно ощущал то ли робость, то ли стеснение, и принц Ямасина должен был помогать ему; его роль состояла в том, чтобы перенять письмо у Микадо. Потом Его Величество позабыл свою речь, но когда человек по левую руку от него немного подсказал ему, ему удалось произнести первое предложение. И тогда Ито [Хиробуми] зачел полный перевод, подготовленный заранее. Сэр Гарри представил каждого из нас, а затем адмирал [А. Кеппел] представил своих офицеров. Микадо выразил надежду, что все было благополучно с его командой, и мы, пятясь, вышли в прихожую…»

В связи с изменениями в политической элите, куда стремительно ворвались малознатные самураи, Муцухито пришлось встречаться и с ними, что вызывало у них неподдельный восторг и трепет, поскольку традиционно императора могли лицезреть только придворные не ниже пятого ранга, число которых составляло всего несколько десятков человек. Удивительно, насколько разным было восприятие ими Муцухито по сравнению с описаниями англичан. Так, и Митфорд и Сатов говорят о том, что кожа у императора – белая, а вот старший советник государя (санъё) Ёкои Сёнан (1809–1869) утверждает, что темная. Митфорд убеждает, что голос у Муцухито – тихий, а Ёкои Сёнан – что громкий [65]. Ничего здесь не поделаешь: свой государь и чужой государь… Каждый обращает внимание на то, что ему ближе. Ёкои – единственный, кто отметил: в кабинете Муцухито имелся столик с принадлежностями для курения табака. Возможно, император в пору своей юности покуривал.