Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе

Я спросил этих людей, посещают ли они дацаны, т. е. ламаистские храмы. Они ответили, что посещают, англичане говорили, что это отнюдь не возбраняется, ведь Будда тоже был великим пророком, которого Господь послал людям еще до Христа, и ламаисты, хоть и на свой лад, поклоняются тому же Богу.

В ответ на мой вопрос, верят ли они теперь в переселение душ, я услышал: да, они верят, что человек родится вновь, но лишь такой, кого Христос не взял к Себе сразу после смерти. Этих бурят соплеменники-буддисты вовсе не презирали, а ламы даже признавали за ними более высокую ступень развития.

Поскольку англичане их не крестили, а только наставляли и вообще говорили, что пришли изучать их язык, а не заниматься миссионерством, то мне кажется, это были набожные ученые. Во всяком случае, зерно, посеянное ими, принесло плоды.

Чтобы добраться до бурят, сперва мне пришлось через Сретенск и Читу выехать степями на юго-запад, в Агинскую думу. В Чите я снарядился для летней экспедиции к кочевникам и для жизни у них.

Не владея бурятским языком и зная, что очень немногие из бурят понимают по-русски, я должен был в первую очередь подыскать надежного толмача. Задачу эту легкой не назовешь, ведь мне требовался человек, не просто владевший языком, но образованный, разбирающийся в абстрактных проблемах буддизма и способный их объяснить, а, кроме того, невосприимчивый ко всякому подкупу.

Вновь назначенным вице-губернатором Забайкалья был тогда г-н фон Кубе {53} 53 фон Кубе Леонтий Карлович (1845–1906) — вице-губернатор Забайкальской области с 1890 г., действительный статский советник. , ранее начальник канцелярии генерал-губернатора в Хабаровске. Г-н фон Кубе хорошо знал Позднеева {54} 54 Позднеев Алексей Матвеевич (1851–1920) — российский востоковед, историк, филолог, коллекционер; автор фундаментальных сочинений о быте ламаистских монастырей. , профессора восточных языков в Петербурге. Я запросил телеграфом, не порекомендует ли он мне кого-нибудь из своих учеников. Проф. Позднеев немедля ответил, что два месяца назад молодой студент по фамилии Моэтус, эстонец, владеющий тунгусским и монгольско-бурятским, выехал в Восточную Сибирь искать работы. Когда г-н фон Кубе вслед за тем запросил хабаровскую канцелярию, ему сообщили, что к ним поступило прошение г-на Моэтуса; он ходатайствует о должности пристава у инородцев, но места покуда не получил. В настоящее время он живет в Верхнеудинске у своих знакомых. Я телеграфировал в Верхнеудинск, и г-н Моэтус вскоре явился ко мне: весьма юношеского вида, высокий, симпатичный мужчина, который сразу внушил мне доверие; он-то и стал моим верным спутником во всех экспедициях к бурятам и другим туземным народам.

Мой большой удобный тарантас и крупный багаж я оставил пока у г-на фон Кубе, запасся для себя и для спутника хорошими казачьими седлами, упаковал самое необходимое в мягкие кожаные вьюки и в легком тарантасе г-на фон Кубе, вместе с г-ном Моэтусом и Петькой, казачонком из Кары, выехал из Читы за 300 километров в Агинскую думу к тамошнему тайше, родоначальнику. Рассчитывая, что в степях можно будет и поохотиться, мы захватили два дробовика и два винчестера, а вдобавок везли провиант и всевозможные подарки для хозяев.

Бурят уже предупредили о моем приезде, и по прибытии меня ждала просторная новая юрта со всеми положенными удобствами. Встречал нас не только тайша Агинской думы, но и трое других тайшей бурятского народа.

Сначала меня провели в мою юрту, где помимо бурятской постели из войлочных одеял и шкур барсов имелась европейская походная койка, несколько складных стульев и стол. Большая, до блеска начищенная латунная миска, над которой висел необычайно изящный медный кувшин с богатым чеканным орнаментом, была приспособлена для меня, европейца, в качестве умывальника, так как сами буряты не умываются. У другой стены юрты, напротив умывальника, стоял ларец с консолями, где на шелковых хадаках были расставлены драгоценные бурханы — бронзовые фигурки будд, жертвенные чаши и иные предметы, относящиеся к ламаистскому обряду. Два высоких канделябра с толстыми восковыми свечами, какие обычно используют разве что в православных церквах, красовались по бокам стола; в середине юрты гостеприимно пылал очаг, а над ним висел чайник, где всегда варился чай. И повсюду множество низких сидений из войлочных одеял и мехов — для гостей. Стены сплошь увешаны тибетскими и китайскими шелками, так что все в целом производило типично монгольское, но притом праздничное впечатление.

Большое количество бурят — мужчин и женщин — выехало мне навстречу верст за тридцать, но уже от самой границы их территории, где я менял лошадей, меня постоянно сопровождали форейторы, и через каждые 20–30 километров я находил свежую подставу, хотя почтовых станций там не было.

В Агине перед юртой меня встречали четверо тайшей в праздничном платье, украшенном золотою цепью, на которой висела золотая же медаль с портретом императрицы Екатерины II. Каждый держал у руках большой шелковый хадак, на коем по русскому обычаю подал мне хлебец и соль в серебряной солонке.

Агинский тайша выступил вперед и приветствовал меня короткой речью как гостя и представителя генерал-губернатора, высказав надежду, что мой визит будет для всех нас радостным и благословенным. Далее он осведомился о здравии царя и царского семейства, затем о здравии генерал-губернатора и его семейства, а под конец о здравии моих родителей и моих стад; при этом я поневоле отметил, что читинского губернатора он не упомянул.

Г-н Моэтус все это мне перевел, а также передал тайше на беглом бурятском мою благодарность за дружеский прием. Засим были представлены трое других тайшей, и все четверо проводили меня в юрту, просили располагаться как дома и в случае, если чего-то недостает, непременно высказать мои пожелания, каковые будут тотчас исполнены. В заключение они просили сообщить, когда можно будет препроводить меня на торжественный пир к тайше.

Кроме юрты, разбитой лично для меня, в мое распоряжение предоставили еще две; одна служила кухней, вторая — жильем для моей свиты. В кухонной юрте, как я увидел, хозяйничали несколько женщин и мальчиков, выделенных мне в качестве прислуги. Возле юрты были привязаны четыре хорошие, оседланные лошади, в том числе особенно крупный и красивый рыжий жеребец — его предоставила мне жена тайши. Жеребец этот был превосходный иноходец, легко позволял сесть на себя верхом и оказался очень удобным средством передвижения, так как пешком буряты вообще не ходят — выйдя из юрты, всяк тотчас вскакивает на коня.

Мой казачок Петька уже подружился с рыжим жеребцом, оседлал его моим новым седлом, но оставил роскошную уздечку с кораллами в серебряной оправе. Для себя он тоже успел выбрать одну из четырех лошадок, тщательно опробовав каждую, а заодно оседлал лошадь и для г-на Моэтуса. Школа, пройденная у Самсона и Орлова, явно принесла добрые плоды.