Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе

Согласно договоренности, в понедельник утром я прибыл в Ганновер, где меня ожидал г-н Крюгер. Он тоже полагал, что, несмотря на огромное всеобщее возбуждение, войны не будет. Поезд на Киссинген отходил поздно вечером, и г-н Крюгер пригласил меня в свое имение, расположенное в Люнебургской пустоши. На его великолепном автомобиле марки «бенц» мы за три с половиной часа покрыли расстояние в 300 километров. В шесть состоялся обед, а когда мы затем вышли из дома, намереваясь осмотреть его скаковые конюшни, то застали всю дворню в безумной панике — объявили мобилизацию. Как бывший артиллерист г-н Крюгер должен был немедля вернуться в Ганновер и явиться на сборный пункт. Было 9 вечера; в час ночи отходил поезд через Берлин на Киссинген. Мы незамедлительно сели в авто и еще быстрее, чем ехали сюда, отправились назад в Ганновер. Г-н Крюгер поспешил в военное ведомство, а я — на вокзал, где едва-едва успел вскочить в поезд.

Войдя в купе первого класса, я увидел сидящего в уголке господина, в котором узнал барона Плеттенберга, одного из директоров Бременского Ллойда {98} 98 …одного из директоров Бременского Ллойда. — имеется в виду «Северогерманский Ллойд», крупнейшая судоходная компания конца XIX — начала XX в. с центрами в Гамбурге и Бремене. Занималась в основном перевозками в Америку и Африку. . С бароном Плеттенбергом {99} 99 Барон Плеттенберг был шурином одного из наших директоров, г-на фон Клота… — фон Клот (Клот-Гейденфельдт) Вольфганг (1869–1919), надворный советник, владелец имения Ней-Кемпенгоф Лифляндской губернии. Секретарь лифляндской ландратской коллегии. Был женат на баронессе Лауре фон Плеттенберг. и Бременским Ллойдом меня связывали самые тесные деловые отношения. Вместе с двумя партнерами я учредил пароходную линию Либава-Эмден, так называемый Балтийский Ллойд, а Бременский Ллойд, которому создание этой линии было весьма выгодно, обеспечил финансирование. Барон Плеттенберг был шурином одного из наших директоров, г-на фон Клота, и со мною поддерживал дружеские отношения. Он очень удивился, увидев меня, и спросил: «Как вы здесь очутились? Война началась, а вы в Германии?»

Как представителю Бременского Ллойда ему надлежало бы иметь точную информацию о политическом положении, но, как ни странно, он таковой не имел, знал только, что в девять вечера всем резервистам разослали секретный приказ явиться на соответствующие сборные пункты. Конечно, это еще не мобилизация, а только тревога, хотя, по его мнению, почти равнозначная мобилизации. Его самого эта весть застала на заседании дирекции Бременского Ллойда, которое было созвано, чтобы обсудить мероприятия на случай войны. Они безуспешно пытались из Бремена связаться с рейхсканцлером Бетман-Гольвегом {100} 100 Бетман-Гольвег Теобальд фон (1856–1921) — прусский министр-президент, германский рейхсканцлер в 1909–1917 гг. , и в результате Плеттенберг срочно выехал в Берлин, чтобы переговорить с канцлером лично.

Мы условились, что, переговорив с Бетман-Гольвегом, он сразу же пошлет мне в гостиницу «Адлон» свою карточку со словами «вперед», т. е. «Киссинген», или «назад», т. е. «спешный отъезд в Россию». Уже через час от него пришло указание «вперед», но с припиской «спешно». И я немедля выехал в Киссинген.

На той станции, откуда идет ветка на Киссинген, я узнал, что накануне вечером началось повальное бегство русских и поверенный, с которым у меня назначена встреча, уже уехал, куда — неизвестно. Одновременно я узнал, что пассажирские поезда на Берлин больше не ходят, поскольку железная дорога забита идущими на запад военными эшелонами. Я сел в поезд южного направления, рассчитывая выбраться из потока, стремящегося на запад, а затем с юга добраться до Берлина. Все поезда были переполнены, я понятия не имел, куда еду, на каждой узловой станции пересаживался на другие поезда и так, путаным маршрутом, нередко стоя на площадке битком набитого вагона, утром следующего дня, т. е. в среду, прибыл в Берлин, на Ангальтский вокзал. Там я успел на четвертый и последний дополнительный поезд к российской границе.

Слухи о войне набирали силу, а с ними — паника или восторг российских беженцев. Поезд был переполнен. Я с трудом нашел место в туалете, где помещалось еще несколько пассажиров. Две предшествующие ночи я провел без сна и потому, несмотря ни на что, крепко уснул. Лишь во второй половине дня меня разбудил голод, ведь в этой гонке у меня совершенно не было времени толком перекусить. Русские всегда путешествуют с провиантом и всегда хлебосольны, вот и в этом туалете нашлась дебелая московская купчиха, которая устроилась на умывальнике и, надежно разместив там корзинку с пирогами, бутербродами с икрою и лососиной, вареньем и бутылочкой ликера, охраняла ее как наседка цыплят. Эта добрая женщина позаботилась, чтобы товарищи по туалету — двое ее собственных детишек и я — не умирали с голоду.

Под вечер мы проехали Кёнигсберг. Вокзал был забит народом — там я впервые услышал, как поют «Стражу на Рейне». На следующих станциях творилось то же самое — возбужденные людские толпы, провожавшие поднятых по тревоге родственников. Но, когда мы, наконец, прибыли в Эйдкунен, тамошний вокзал был безлюден, только жандармы и чиновники встретили поезд и объявили, что сообщение с Россией прервано. Отряд казаков якобы перешел границу и подпалил здание пограничной стражи.

После этого некоторые русские пассажиры, уже покинувшие выгон, побросали свои пожитки и пешком устремились к границе, в том числе знакомый мне барон Медем из Петербурга. Прежде чем я сумел выбраться из туалета, жандармы заперли двери вагонов и объявили, что отправляют всех как гражданских пленных обратно в Берлин. Прицепили другой паровоз — и снова на запад.

Я не мог застрять в Германии, пост председателя царскосельского земства, который я оставил, не испросив отпуска и не предупредив, куда уезжаю, требовал скорейшего возвращения, любой ценой, вдобавок моя семья гостила у родственников в Литве, и оба моих сына также были в отлучке. Старший — морской офицер — служил в Финляндии на миноносце, младший был вольноопределяющимся в гвардейском драгунском полку. Я знал, что из моих чиновников — десяти врачей, шестнадцати агрономов и примерно двухсот учителей — большинство будет призвано под ружье. Хотя земской управой руководила коллегия, фактически вся ответственность и забота о персонале лежали на мне. Нужно во что бы то ни стало вырваться из ловушки.

В Кёнигсберге двери вагонов отперли, но выходить беженцам разрешили, только чтобы под конвоем жандармов закупить дорожные припасы. Мне удалось за спиной охранника улизнуть с вокзала.

В кёнигсбергском Старом замке находилась резиденция начальника окружного управления, и занимал этот пост мой кузен граф Роберт Кейзерлинг {101} 101 …занимая этот пост мой кузен граф Роберт Кейзерлинг. — см. прилагаемый Генеалогический экскурс «Графы Кейзерлинги». . Поэтому прямо с вокзала я отправился в замок. Кузен, которого мои визиты обычно весьма радовали, на сей раз лишь очень удивился моему ночному появлению. И тотчас сообщил, что кёнигсбергский начальник полиции только что получил приказ взять всех российских подданных под стражу.