Вальтер Запашный - Риск, борьба, любовь

А наша дружба с Султаном крепла. Его (а заодно и моя) слава становилась все прочнее, но лев тем временем матерел. И однажды случилось непредвиденное: во время «рукопожатия» он выпустил когти и чуть не насквозь пронзил мою ладонь.

В глубокие раны попал трупный яд, в изобилии скапливающийся на когтях хищных кошек. Инфицированная рана загноилась, началась гангрена. Руку буквально разнесло, а под мышкой вспухла и нестерпимо болела железа. Врачи сначала осторожно, а потом все настойчивее заговорили об ампутации.

Пришлось спешно вылетать в Москву к А. А. Вишневскому. Тот взялся за меня из чистого самолюбия: «Неужели даже я не смогу?!» В конце концов азарт экспериментатора настолько захватил знаменитого хирурга, что он провозился со мной два месяца, пропустив какой-то важный симпозиум. Но зато и руку спас.

Боясь, что подобный случай может повториться, я решился подстричь льву когти, хотя и отдавал себе отчет, что затея эта опасна и может иметь для зверя тяжелые последствия (ранее я уже упоминал об этом).

Загнать Султана в клетку-фиксатор оказалось еще сложнее, чем я предполагал. Пришлось морить льва голодом, пока он не зашел в тесную клетку за кроликом. С помощью винтов мы зажали Султана подвижной боковой стенкой и накинули на лапы прочные петли. При этом лев смотрел на меня так, что я почувствовал себя предателем.

Я аккуратно подрезал когти, тщательно обрабатывая их края.

Все вроде прошло благополучно, но Султан не подходил ко мне, грустил, отказывался от пищи и воды. Потом у него поднялась температура, и он перестал вставать. Боже мой, как же бранил меня врач! От этих слов я краснел, как мальчишка, и клялся про себя никогда не совершать таких опрометчивых поступков. Шутка ли, я чуть не лишился верного друга и уникального артиста!

В конце концов все обошлось. Когти отросли. Инъекции и притирания вылечили льва, но я еще долго не мог вернуть его утраченное доверие. И все же понемногу отношения наши наладились, дружба восстановилась. Разве что чувство блаженной безопасности, в котором я купался много лет, сменилось обычной настороженностью дрессировщика, имеющего дело пусть с добрым и послушным, но все же хищником. Все чаще в Султане начинали просыпаться темные звериные инстинкты. Однако достаточно было щелкнуть его по носу или просто прикрикнуть, чтобы лев успокоился и, как бы извиняясь, принялся тереться об меня. К тому же лев — не тигр, его настроение распознать гораздо легче. Намерения льва отражаются на морде, ясно проступают в позе, выражении глаз, внезапно напрягшихся мышцах.

Но однажды во время репетиции Султан, как обычно, подошел ко мне сбоку. Он не проявил никаких признаков раздражения — и вдруг, вместо того чтобы улечься рядом, сшиб меня с ног. И не успело мое тело коснуться пола, как лев схватил меня за бедро, прокусив ягодицу и низ живота. Наган, висевший у меня на боку, выпал, жалобно звякнув о ножку тумбы. Султан поднял меня, как куклу, и поволок куда-то мимо сидящих на своих местах собратьев. Кое-кто из них попытался лапой зацепить добычу, но лев рыкнул, предупреждая попытки отобрать меня. Я видел, как два тигра, Амур и Найда, снялись со своих мест и бросились вдогонку за Султаном.

— Вода! — крикнул я.

— Вода! — заорал Ионис, влетая в клетку и по чем попало колотя тигров длинной палкой.

Мощная струя воды окатила тигров, заставив их остановиться и неторопливой рысцой вернуться на место. Ионис же бросился за мной, вернее, за Султаном. Но на пути его уже ждала Багира. Заметив изготовившуюся к атаке тигрицу, служащий метнулся к двери и успел выскочить из клетки в тот момент, когда Багира прыгнула. Перемахнув через нас с Султаном, она кинулась на Иониса. Он был уже за дверью, но тигрица, просунув лапы сквозь прутья решетки, вцепилась в его кирзовый сапог.

— Вода! — кричал я, колотя Султана по носу и пытаясь ткнуть пальцами ему в глаза.

Ледяная струя ударила в мое бедро, но на Султана она не оказала никакого воздействия. Сквозь бесчисленные брызги я увидел, что лев тащит меня к своей тумбе. Другие хищники больше не обращали на нас внимания: они отмахивались лапами от воды и отворачивали морды. Потерявший сапог, но невредимый Ионис бесновался за клеткой. Остальные свидетели этой сцены в ужасе закрыли рты руками и оцепенели от страха. Никто не спешил мне на помощь. Да и что можно было сделать?

И тут я увидел, что Султан волочит меня прямо к валяющемуся в опилках нагану. Перестав колотить льва, я уперся рукой в его спину и ободряюще произнес: «Ай браво, Султан!» Больше всего в эту минуту я боялся, что зверь остановится или изменит направление и пронесет меня мимо нагана — единственного шанса спастись. Подбадривая льва, я удивился, что совершенно не чувствую боли ни в животе, ни в переломанном тазобедренном суставе. Лишь яркая кровавая дорожка, сопровождавшая нас в этом пробеге по манежу, свидетельствовала о том, что я ранен — и ранен опасно.

Наконец Султан дотащил меня до заветной цели. Схватив наган, я направил ствол прямо в оскаленную пасть и дважды выстрелил.

По сей день я храню эти гильзы… По сей день радуюсь, что патроны были холостыми.

С тех пор прошло немало времени. Султан все так же прекрасно работал. Но я понимал, что с прежней доверительной дружбой покончено навсегда.

Второго льва, работавшего у меня в аттракционе, звали Цезарь. Это был спокойный и несколько туповатый увалень. Я привез его из Каунаса. Помню, что, когда прибыл за львом, сотрудникам зоопарка никак не удавалось отсадить его в маленькую транспортную клетку.

Бегая в просторном вольере, Цезарь огрызался и рычал. Ни кролики, ни куры, ни другая лакомая добыча не могли заставить его зайти в тесную перевозку.

— Четвертые сутки держим голодным, — сообщил мне директор, — но ничего не помогает. Чувствует ловушку и даже близко не подходит.

Я усмехнулся и попросил дать лист фанеры. Честно говоря, панический страх хищников перед этим невинным оружием до сих пор остается для меня загадкой. Из множества диких кошек, с которыми сталкивала меня жизнь, лишь одна Багира не боялась фанеры, все же остальные, услышав звук колеблющегося фанерного листа, приходили в ужас.

Я взял палочку, лист фанеры и вошел в вольер. Увидев меня, лев насторожился и принял угрожающую позу. Испуганные, но сгорающие от любопытства работники зоопарка глядели на меня, вытаращив глаза. Я даже услышал что-то вроде «Ну, пропал парень!», но этот возглас потонул в грохоте фанеры. Спасаясь от шума, испуганный лев опрометью бросился в тесную клетку и забился в угол. В глазах его метался ужас, а сердце, казалось, готово было выскочить.

— Век живи — век учись, — провожая меня, сказал на ломаном русском директор зоопарка. — Каких только чудес в жизни не бывает.