Вальтер Запашный - Риск, борьба, любовь

— Гасюнас, — взорвался я, — я же просил не пускать никого из посторонних! Не ровен час…

Инспектор стоял бледный как полотно и что-то шептал. Я запряг тигров, сказал:

— Держись, судьба, дважды не умирать — поехали! — и сплюнул через левое плечо.

В зале погасили свет и направили прожектора на оркестр. Дирижер махнул палочкой, и музыканты заиграли увертюру. Лучи прожектора пробежали по манежу и сосредоточились на занавесе. Громоподобный рык льва, транслируемый через репродукторы, был подхвачен запряженным в колесницу Цезарем и заглушил оркестр. Публика вздрогнула. Эффект был достигнут. Испуганный львиным рыком униформист раньше времени дернул за веревки, и занавес открылся. Лучи прожекторов ударили в глаза хищникам, ослепив их. Воспользовавшись этим, я обежал животных и встал на колесницу. Прожектора продолжали лупить по глазам. Лев и тигры попятились. Я закричал:

— Алле, Парис! Вперед, Ампир! Цезарь, вперед!

Замахав рукой снизу вверх, я показал, чтобы лучи прожекторов подняли повыше, как это было согласовано на репетиции. Но осветитель не понял моих сигналов и продолжал слепить. Пятясь, хищники наткнулись на колесницу и сцепились.

Просунув длинный металлический прут между решетками вольера, Ионис подколол Ампира, тот укусил Цезаря. Колесница дернулась и ударилась о клетку. Я выхватил наган и выстрелил вверх. Напуганная тройка рванула вперед и буквально вылетела на манеж. Я чудом не выскочил из колесницы, но устоял и, высунув из-под плаща руку с наганом, приветствовал публику. Тройка лихо несла меня вперед. «И какой быстрый не любит русской езды», — сымпровизировал я, вихрем летя по манежу и счастливо улыбаясь. Это было эффектно.

Раздались громкие аплодисменты и возгласы: «Браво! Браво, Запашный!»

А осветители тем временем продолжали слепить льва и тигров, словно нарочно направляя лучи прямо им в глаза. Промчавшись два с половиной круга, тройка развернулась к форгангу — хищники рвались в спасительную темноту кулис. Я с остервенением дергал струбцину, привязанную к замкам сбруи для их экстренного открытия. Но где-то заело, и замки не срабатывали. Тройка тем временем донесла меня до занавеса, где лев и тигры устроили между собой жестокую драку. Колесница перевернулась. Распрячь животных мне мешали длиннющий плащ и вывернутая сбруя. И в эту минуту Гасюнас открыл туннель.

Восемь тигров, очумев от шума, производимого дракой, выскочили на манеж и вместо того, чтобы занять свои места, заметались и начали прыгать на решетку. Озлобленные недавним инцидентом лабухи нарочно форсировали звук, наблюдая, как животные в панике шарахаются из стороны в сторону. Тем временем дирижер, уткнувшись в партитуру, махал палочкой, пытаясь разобраться в только что присланных нотах. Против обыкновения он стоял спиной к манежу и не замечал происходящего.

Багира, решив воспользоваться хаосом, затаилась за тумбой. Манеж был погружен в темноту, если не считать проклятущих прожекторов, бестолково светивших на ошалелых животных. Под занавесом, где я возился, пытаясь расстегнуть ремни и карабины, не было видно буквально ничего.

— Дайте же полный свет! — вне себя от ярости заорал я, дернув струбцину так, что сбруя разорвалась.

— Свет, дайте свет! — пробасил испуганный инспектор манежа.

— Свет! — кричали Ионис с Гасюнасом.

Освободившись от ремней, Цезарь погнался за тиграми, а я кинулся на манеж наперерез ему. Лев злобно рычал и цеплял всех тигров, попадавшихся на пути. На ковре показались следы крови.

Наконец дали свет. Гасюнас, Рыжик и Афанасьев зажгли факелы и на длинных вилах протянули их между решетками. Стоявший на шланге дядя Володя Ринглер поливал дерущихся тигров из брандспойта. Спасаясь от струи и более крупных хищников, ягуар бросился на решетку, но сорвался и, словно сумасшедший, заметался у двери, в кровь оббивая себе морду о металлические прутья.

— Оркестр! — кричал я.

— Оркестр!! — орали рабочие.

— Оркестр! — голосили в проходах артисты.

Дирижер нас не слышал. Наконец Гасюнас метнул в оркестровку дюралюминиевую палку. По иронии судьбы, снаряд угодил прямо в саксофониста. Оркестр смолк.

— Маэстро, я же просил не форсировать звук! — заорал я.

Габиридзе повернулся ко мне и смотрел ничего не понимающими глазами.

— Пауза! — громко прокричал я, доставая из-за пояса наган. — Пауза, осел несчастный!

Хищники метались по клетке, бросались на решетку, дрались. Зрители первых рядов бежали вверх, сверху бегущих толкали обратно, вниз. Стоял кромешный ад. Следом за мной выхватил ракетницу и Гасюнас. Рассмотрев, где находится Багира, я выбежал на манеж и стал хлестать арапником дерущихся животных, одновременно стреляя направо и налево из нагана. Звери, огрызаясь, убегали. Некоторые, заняв свои места, с удивлением смотрели на меня, явно не узнавая. Ринглер, разнимавший животных струей воды, щедро обливал и зрителей, и нас с Гасюнасом.

Внезапно из зала раздался выстрел. Я вздрогнул: в публике полно военных, стреляют боевыми патронами! Отвлекшись, я на долю секунды потерял из поля зрения Багиру. Этого оказалось достаточно, чтобы тигрица немедленно прыгнула мне на спину. Передние лапы убийцы сдавили грудь, и я с усилием прижал их локтями. Пасть с громадными клыками раскрылась, чтобы сомкнуться на моем затылке. Падая, я инстинктивно схватил Багиру за бакенбарды и, не давая сомкнуть челюсти, плотно вдавил свой затылок в ее нёбо. Большие пальцы сами легли на нервные подчелюстные узлы, и я жестоко надавил на них. Я понимал, что сейчас моя жизнь зависит только от того, отпущу я бакенбарды или нет, и потому с еще большей силой стал втискивать затылок в пасть зверя. Тигрица не рвала меня, просто старалась освободиться. Задыхаясь, она скребла мои бедра и спину задними лапами, нанося растопыренными когтями глубокие раны.

«Держать! Только держать!» — стучало в голове. Но руки ползли. Горячее дыхание зверя не давало дышать. Почти теряя сознание, я увидел над правым глазом кончик клыка, по которому скользил пузырек пены. Второй клык давил мне на горло. В шее что-то хрустнуло.

Я, как клещ, вцепился в людоедку:

— Подавись, сука! — И еще плотней прижался к горячему нёбу.

Рывок за рывком делал зверь, приподнимая меня и ударяя об пол. Ногами я старался обхватить туловище Багиры. Но приподнятый в очередной раз, почувствовал, что тигрица освобождается. Уже передние лапы стояли по обеим сторонам моего тела. Она перенесла их мне на спину и сделала страшный рывок…

И тут произошло чудо. Приоткрыв глаз, засыпанный кровавыми опилками, я увидел уже не лапы, а ботинки. Это Афанасьев, Ионис и брат Мстислав вбежали в клетку и принялись по чем попало палками колотить Багиру, нередко попадая и по мне. И все же тигрица вырвалась, собираясь кинуться на меня снова, но оглушительный выстрел Иониса отбросил ее в сторону.