Екатерина Джугашвили - Мой сын – Иосиф Сталин

Расплавилось в ущелье солнце,
Но не смолкает песнь мествире!
Хвостом павлиньим виноградник
Раскинулся в прибрежной шири.
Сады души кропит слезами
Певец – скиталец поседелый.
И слушают сказанья ивы,
И внемлют песням земледелы.
Его слова – как вспышки молний,
Героям нипочем преграды!
– Пока земля в позорном рабстве,
Бессмертья мне, клянусь, не надо!
И мнится, что орлом бесстрашным
Проносится боец могучий.
– Мужи! Врагов своих разите! —
Призывный клич гремит из тучи…
Уже у старца в сумке ствири,
Что вторила его напевам;
Но в мальчике не унимался
Арсена клич, рожденный гневом.

На масляной неделе
У рынка шум и гам;
Амкары окружили
Горийский древний храм.
Над щелью узких улиц —
Балконы, скаты крыш;
Детей на вязах видишь
И па толпу глядишь.
И, братски состязаясь,
Борясь за честь свою,
Испытывают парни
Здесь кулаки в бою.
Нежданный вымах локтя,
И в челюсть бьет кулак;
Но разве тот мужчина,
Кого осилит враг?!
Кто крепко сшит и скроен,
Тот будет знаменит,
Кто, как хурджин, потрясши,
Соперника сразит.
Кулак тяжел, как молот.
Бойцов неистов пыл.
Сегодня будет видно,
Кто силу накопил.
Кто будет палаваном
И чей сильней удар, —
Сегодня тут, у храма,
Поймет и млад, и стар.

– Прославленный Птиани,
Победой бой увенчивай!
Противника повергни,
Мой добрый друг застенчивый!
– Любимец мой, Ходели,
Не дрогнешь и над бездною!
Ты кулаком пудовым
Плиту прогнешь железную!
– Боец Эгнаташвили,
Ты, как баржа, придавишь…
Твой ус – залогом верным,
Что свой кулак прославишь!
– А Гоча, схожий с тигром,
Сильнее Амирана.
Соперника повергнув,
Он и не двинет стана!
Не бой, а схватка дэвов!
Удар и вновь удары,
Опасные порою
И тем, кто бьется яро!
Строптивцев поединок;
Упрямо зубы сжаты;
Взлетевши вверх ногами,
Упал боец завзятый!

Загремело Верхорядье —
Нижнерядцев гонит прочь,
Отступающей ватаге
Нелегко уже помочь!
Победителя зурною
Провожает весь квартал;
Но на шумном перекрестке
Нижний Ряд плотиной стал.
Зурначи из Верхорядья
Смолкли, туш начав едва.
Вызов принял тут Хорвели,
Засучивши рукава.
Вот опять Ходели бьется,
С черной бровью сдвинув бровь;
Крепко дрогалю досталось —
Он не будет биться вновь!
А Ходели в мягких чустах
Наступает, дик и яр;
Мнится, львы колеблют землю;
За ударом – вновь удар!
Кулаки обвиты кожей
Или сложенным платком.
– Мы противников осилим,
А не то – в бою падем!

С высокой черепичной крыши
Вперил в бойцов Сосело взгляд;
Незыблемы, как башни, эти,
А те уже в пыли лежат.
Тела сраженных победитель,
Повергнув, громоздит кругом;
И мальчуган, живой, как серна,
Мечтает тоже стать бойцом.
– Скорее стать бы палаваном
Да взять противника в тиски,
Мне силу бы, как у Птиани,
Как у Ходели – кулаки!
О, лишь бы стать скорей героем,
Собратьев исцелить печаль!
Любимцем быть всего народа
И крепким волей, словно сталь!
Сосело день и ночь мечтает
Прожить во имя славных дел,
Как побратим – отважный Коба —
Желает мщенье взять в удел.
Когда горийские проселки
Объемлет сумрачная тишь,
Со стрелами и гибким луком
Крадется по тропе малыш.
Стрелу метнувши из засады,
Он крикнет: – Вот награда вам!
Я – Коба! За печаль Иаго
Я жить обидчику не дам!
За двух любимых побратимов
Бороться будет, грозно мстя;
Мечтая постоять за правду,
Отныне счастливо дитя.

Школу покинули дети,
Белок проворных быстрей.
Школу ли?
Тесные классы —
Камер тюремных мрачней!
Сердце здесь в ссадинах вечных
От ежедневных обид.
Это – тюрьма, где наставник,
Как кизилбаш, им грозит.
Слышится голос урода,
Властный, тупой и нахальный:
– Ты из грузин?
Как печально!
Где ты, растяпа, родился?
– В Грузии.
– Брешешь. В России!
В нашей империи царской!
В нашей империи царской!
В нашей империи царской!
Грузии нет уж давно.
В карцер тебя бы, бревно!
Или каменья дробить!
И мальчонок смотрит хмуро
На учителя
Мучителя.

Нас в глухих и безъязыких
Превратить хотят уроды,
Заглушить в душе надежды
И отторгнуть от народа,
Чтобы в этой трудной жизни
Знали мы одни невзгоды.
Наш язык давно в загоне,
И любимый, и родной.
Горе, если даже шепот
Педагог услышит твой!
Чтоб беды не приключилось,
Объясняйся, как немой!..

В церквах обедни служат.
Клони постом колени
И Сирина Ефрема
Не забывай молений!
– Я есмь сиянье миру,
Возрадуйтесь со мною!
Блажен, кто мне внимает,
Не устрашенный тьмою!
Но как темно во храме,
И сердце – как кладбище.
– Блаженны те, что кротки…
Но кротких где отыщешь?!
И кроток только Гиа,
Трудом изнеможенный;
Покорен дед Ниника,
Нуждою разоренный.
Но эти ли блаженны?
Ужели жизнь им в радость?
Не ропщут в мире только
Вкушающие сладость!

По утрам, едва лишь грянут
Трубы солнца на просторе
И проснувшихся горийцев
Позовут к работе зори, —
Домик вырядив невестой,
Мать в печи раздует пламя
И, отправив сына в школу,
Занимается делами.
Донимает труд поденный,
Тяжко, а работать надо!..
Но маячит ей надежда,
Словно луч над темным садом.
Сына вечером уложит,
День закончив невеселый,
И опять, укутав шарфом,
Поутру отправит в школу.

Сапожный стол с пестом и шилом.
Отец неутомим в труде.
Он счастлив тем, что равных сыну
Среди картлийцев нет нигде!
Удачи мальчику желают
И школьники, и весь квартал.
В учебе первый,
Первый в хоре,
Он всем примером дружбы стал!
– Мне карту вычертил наславу!
– Задачу для меня решил.
– Меня к учебе приохотил!
– А мне прилежным быть внушил.
– Занятную прочел мне книгу!
– А мне он образцом служил.
– Мне толком разъяснил уроки!
– Меня, как друга, полюбил.
Отец гордится: – Бойкий мальчик!
Он в дедушку пошел, видать!
– Каков пострел! – шепнет учитель,
Восторга не сумев сдержать.
Так рос парнишка, и родные
Гордились сыном неспроста…
И что ни год, росла на доску
У стенки низкая тахта.

Моя залетная касатка,
Скажи, где Индия твоя?
Ты поздравляешь нас с весною,
Покинув южные края,
И в дни поры благоуханной
Вновь прилетаешь в наши страны.
Твою коричневую грудку
Не Инд ли выкупал в волне?
Тебя сынок мастерового
Ласкал глазами в вышине.
Теплом дохнуло слишком ранним,
Пригрело солнце февраля,
Весна замешкалась в воротах,
А в Картли ждет ее земля.
Вдали на улице раздался
Нежданный рокот барабана,
Затем – тяжелый шаг конвойных,
Оков однообразный звон;
И мальчик смотрит с тайной дрожью,
Суровым зрелищем смущен.
С распятием в руках священник,
За ним – процессии ряды,
Палач, готовый по уставу
Сегодня понести труды.
Конвоя круг. В кругу – пиралы
С поникшей тяжко головой.
Они не раз врагов сражали,
Избегнув пули роковой.
В нагорьях выросшие, оба —
Сыны носивших траур жен;
Один идет с улыбкой слабой,
Другой же, мнится, оглушен.
Какая им владеет дума
Пред наступающим концом?
Он жив еще, но словно распят,
С застывшим, восковым лицом.
А дробный грохот барабана
Сердца пронзает, как кинжал.
И немоты такой и гула
Сосело в жизни не слыхал.
Он пенью птиц внимал недавно,
Гонял задорного телка…
А день февральский, как весенний,
Глядит светло сквозь облака.
Откуда гул, растущий грозно,
Могущий сдвинуть глыбы скал?
Откуда сборище такое?
Толпу такую кто собрал?
На площади – помост высокий,
Три наспех врытые столба…
Народ раздвинулся пред теми,
Чья решена уже судьба.
В толпе – любители такие,
Что сами вздернут, муку для;
И ждут они нетерпеливо:
Когда ж затянется петля?
Народ теснится любопытный
От самых от ворот тюрьмы…
Кто знает, как сжигает пламя
Перед приходом вечной тьмы?!
И мальчик, ужасом объятый,
Глядит, как бы оледенев.
О, как топтал бы этих праздных
Его неутолимый гнев!
А те у места казни стали.
Уже мешки трясет палач.
– О, подарите юным юность! —
То повеленье или плач?
А грудь – как печь, где дышит известь,
Огнем сжигающим горит.
И гул кругом, и дых стесненный,
И разве есть отныне стыд?!
И вот пиралы – под петлею.
Скрипит под ними табурет.
Ужели отняты навеки
Земля, и жизиь, и этот свет?!