Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

«Знаешь, один из летчиков нашел у своей жены в комоде флакон одеколона и выпил его. Рузов боится выпустить к вам».

Эка незадача! Надо же споткнуться об этот треклятый тройной одеколон!

«Дорогой Леонид Владимирович, давай не упустим погоду. Прошу немедленно направить к нам твоего изощренного эстета».

Через несколько часов самолеты благополучно сели у нас. Мешки с грузом были на месте. Погрузка шла быстро. Леша Голубев, оставался один в доме и, наблюдая в бинокль, сообщал подробности. Распрощался с Кремером и втиснулся в самолет опытного полярного летчика Мауно Линделя. Знакомы по «Сибирякову» и штурман Петров, и бортмеханик Игнатьев. На втором самолете с летчиком Батурой летел Мехреньгин.

Разбег, шлейф поднятого снега сияет всеми цветами радуги, быстро мелькает и исчезает из виду наш желтенький, еще не успевший потемнеть домик.

Прощай, мыс Оловянный, вперед к острову Домашнему!

Погода как на заказ. Сияющее солнце на безоблачном итальянском небе, видимость отличная. Справа большие белые купола Северной Земли, кое-где прошитые высокими черными скалами. Налево — запад и все Карское море. Внизу лед, и не поймешь, где кончается лед и где начинается земля. Разве что иногда видна с высоты приливная трещина.

Все полярные станции знали о нашем полете и внимательно следили за нами. В служебном порядке это вовсе и не надо было делать, но все стали нашими болельщиками. Самолет был оборудован радиотелефоном, и он не бездействовал. Многочисленные слушатели всего бассейна Карского моря ловили мою актуальную передачу вплоть до последних слов: «Выбираю антенну, сейчас пойдем на посадку».

Что можно сказать про остров Домашний? Неважнецкий остров!

По не совсем точным данным мир был создан за шесть дней. Вероятно, создатель притомился, может быть, ему просто надоело, а к субботе остались еще кое-какие остатки строительного материала. Куда их деть? Выбросить! Вот они и были выброшены на задворки нашей планеты.

Разве это остров? Пять километров в длину, полкилометра в ширину, пять метров над уровнем моря и на северо-западе пришлепка-круглая, как блин, площадка, меньше футбольного поля, состоящая из морской гальки. Посередине блина — домик.

Ура! Хотя жилище и погребено наполовину под снегом, но уже с самолета видно: крыша цела.

Остров плоский, как стол. Даже начинающий альпинист с досадой только бы плюнул — ни одного пика! Впрочем, пики были. Правда, высотой не более сантиметра: сквозь тонкий снежный покров проглядываются, негостеприимно ощерившись, трухлявые сланцы. Лучше бы садиться на ледяное поле, но вокруг был только торосистый лед. Если в момент посадки при большой еще скорости чирикнуть по этим небольшим камешкам, то могут быть большие неприятности. Однако все обошлось благополучно. Несколько кругов на бреющем полете — и, углядев более или менее безопасную полосу, Линдель первым посадил свой самолет.

Пока шла выгрузка имущества, мы вдвоем со штурманом Петровым отправились к дому. Надо было на глазок посмотреть, можно ли оставаться или это рискованно. На детальный осмотр времени не было: самолеты ждали с работающими моторами.

Дом и склад внешне целы. «Ну, как? остаетесь?» — «Остаемся…»

Благодарим летчиков, жмем руки, при штилевой, ослепительно солнечной погоде выдерживаем два снежных душа от взлетающих самолетов, прислушиваемся к стихающему рокоту моторов, и вот личный состав новой полярной станции в количестве двух человек, запыхавшись, сидит на своих пожитках. Ну, пошли осваивать наше новое обиталище. Низенький квадратный домик с квадратными окнами. Окна забиты досками, и выглядит это неуютно. Какой-то выморочный вид. Дверь в холодный досчатый тамбур открыта настежь, и все забито плотным снегом. Лопата была предусмотрительно захвачена, и первым делом было — проникнуть в дом.

Бррр! Там темно, и если термометр сегодня показывал минус 35, то в доме нам показалось еще холоднее. Мы знали, что рядом со складом лежит две тонны угля, но именно в этом месте высился солидный сугроб.

Нужны свет и тепло. Отдираем доски с окон и топором крошим их.

Весь дым идет в дом. Ясно — или труба забита снегом, или надо прогреть дымоход, чтобы стало тянуть. С этой проблемой справились. В плиту вмазан чугунный котел. В нем до краев замерзшая вода. Опять волнение — разорвало его или он цел? Прошло значительное время, прежде чем эту глыбу можно было повертеть и, наконец, с трудом вытащить. К счастью, котел оказался целым. Вскоре наше жилище походило на холодную баню: клубы пара и едкого дыма, но до тепла еще ой как далеко.

Разбитое окно и, как следствие, наполовину забитая снегом кухня заставили нас немедленно выгрести его. На полках интригующие выпуклости. Под одной оказалась тарелка с недоеденными макаронами и одной котлетой! Привет тебе, рекордсменка! Все же это здорово — полтора года!

Кухня представляла собой узкий закуток направо от дверей. Между плитой и кухонным столом только и стоять одному человеку. Большое печное зеркало, образуя целую стену, выходило в жилую комнату. Окно кухни глядело на запад.

До горизонта лед, лед и лед. В солнечную погоду — красота, в пасмурную — мрачно и уныло.

Налево от дверей — совсем уже маленький закуток с фанерными стенами — это радиостанция. С трех сторон наглухо прибитые стеллажи, на них радиоаппаратура, а под ними аккумуляторы. Свободное место оставалось только для стула радиста, ну, разве что еще за его спиной можно было стоять.

Основная и единственная комната была почти квадратной, что-то около двадцати квадратных метров. Направо и налево две двухъярусные койки. Обеденный стол с керосиновой лампой под жестяным абажуром. В углу стол науки — самый вульгарный ширпотребный стол с гулким фанерным верхом, обклеенный отстающим дерматином. Здесь было единственное место, где можно без помех писать, читать и размышлять.

На стене шкафчик с барометром, на полках самописцы и запасные приборы.

Именно за этим обшарпанным столом родился портрет архипелага, увеличившего территорию Советского Союза на 37 тысяч квадратных километров. Это было дело рук, воли и разума «великолепной четверки» Ушакова, о которой я уже рассказывал.

Осенью 1932 года Ушакова с его товарищами вывезли на материк. Вторая смена имела совсем скромное задание — метеонаблюдения и больше ничего. В числе новой четверки было трое мужчин и четвертый человек — начальник зимовки… женщина!!!

Это был один из экспериментов Отто Юльевича Шмидта. Прямо скажем, рискованный и ненужный. Единственный случай, когда я не мог согласиться со Шмидтом и даже осуждал его. Правда, моего мнения он и не спрашивал. Все же это мучительно для всех четверых. Два года в общей комнате, и одна ситцевая занавеска на нижней койке! Я решительно против такого женского «равноправия».