Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

Будучи в последующие годы начальником управления полярных станций, я слыл отъявленным женоненавистником. На небольшие полярные станции (5-10 человек) женщины мною не посылались. Хочу, чтобы меня поняли. Я очень люблю женщин во всех их многочисленных ипостасях — от прабабушек до тех, о которых мужчины не рассказывают, но Арктика есть Арктика и нечего тут экспериментировать.

Нам двоим, предстояло привыкать к новому жилью. Беглым осмотром и самыми неотложными делами мы занимались до позднего вечера.

В доме был умопомрачительный хаос. Так бывает после погрома или обыска. Нам было известно, что осенью 1934 года корабль не мог снять личный состав станции и лишь открывшаяся на короткое время полынья позволила Анатолию Дмитриевичу Алексееву вывезти людей на гидроплане. Все это происходило внезапно, чем и объяснялся беспорядок в доме. Один из четверых был тяжело болен. Завернув в одеяла, его отнесли на самолет, доставивший всех на базу. Здесь больной и умер. Самолет был перегружен, и часть собак пришлось оставить. Пристрелить? Рука не поднималась, ну как же можно стрелять в друга. Они были брошены на произвол судьбы. Мы с волнением обнаружили косвенные следы происшедшей собачьей трагедии. Вокруг дома валялись какие-то непонятные плоские железки, похожие на кухонную терку. Бедные собаки жевали неоткрытые консервные банки, выдавливая оттуда струйки мяса.

Поздно вечером, набив печку до отказа, мы завалились спать на чужих неприбранных койках, в грязи и хаосе. Конечно, вроде и не полагается оставлять печку без присмотра, но в доме стоял еще лютый холод, так что мы пренебрегли противопожарными правилами.

Но не спалось. Миллион впечатлений. Устали, малость понервничали, набегались и наработались…

К полуночи температура в доме поднялась до 13 градусов мороза. Наконец, кое-как заснули. Было еще темно, когда мы проснулись. Сразу же два непонятных явления. Во-первых, откуда-то мощно капает и стучит по полу, как настоящий дождь, и, во-вторых — стоит какой-то невозможный и удушающий смрад. Соскочив с койки, тут же поскользнулся. Шла бодрая капель с потолка, а на непрогретом еще полу образовался настоящий каток. Зажгли лампу и стали выяснять, что же так воняет. На стене висел шкафчик. Его содержимое скромно представляло современную медицину. Коробочки и мази нам не докучали, а вот всякие склянки и бутылочки разморозило, и по стене сочился бурный поток. Все это хозяйство сгребли и неуважительно выбросили. Затем долго и упорно мыли стену и пол. Все же несколько дней жили как в аптеке.

Очень интересно так беспардонно хозяйничать в брошенном, чужом доме. На каждом шагу, куда ни повернись — открытия, находки, загадки.

Постепенно все стало налаживаться. Сразу же отпала одна важная забота: харчей хватит с избытком. Правда, мешки с мукой были в толстом панцире подмокшей, испорченной муки, но из середки все же можно было кое-что наскрести. Сгущенное молоко, топленое масло, мясные консервы, гречневая крупа, галеты и полмешка сушеного лука, нет… от голода мы не умрем. Нашли в результате длительных раскопок и остатки угля. Это хорошо, мерзнуть не будем. Хуже обстояло с керосином — жалкие остатки, да еще десяток свечей.

Но нарождался полярный день, и проблема освещения нас не особенно волновала.

Первоочередным делом было установление радиосвязи. Летчики покинули нас в полном здравии и благополучии, но все же надо было поскорее объявиться, мол, жив курилка и все в порядке. Сначала радиодела не заладились. Все отсырело, все мокро. Было много тщетных попыток вызвать какую-нибудь соседнюю станцию. Тогда занялись просушкой аппаратуры. Через два дня подсохло в доме, просохла радиоаппаратура. Мехреньгин самоотверженно и безропотно до седьмого пота крутил ручную динамо-машину. Наконец нас услышал остров Уединения. Радостно было и нам и товарищам на Уединении. Все соседние станции Карского моря следили за нами и проявляли интерес не только в служебном порядке, но просто из чисто человеческих чувств и любопытства.

Первая наша радиограмма — рапорт Шмидту. Через сутки пришел ответ: «Через Челюскин, мыс Оловянный, остров Домашний, Кренкелю, Мехреньгину. Горячо обнимаю, поздравляю новым успехом. Шмидт».

Мы ходили именинниками. Нас похвалил сам Отто Юльевич. Мы его не воспринимали как начальника. Это был родной отец, которому мы верили на слово и больше, чем сами себе.

Так уж устроено на белом свете, что без начальства жить нельзя. Мой добрый друг Марк Иванович Шевелев как-то спросил меня:

— Хочешь ли жить спокойно и знаешь ли ты, для чего существует начальство?

На первый вопрос я ответил утвердительно, на второй — отрицательно.

— Так вот, запомни: начальство существует лишь для того, чтобы отравлять жизнь подчиненным. Если это войдет тебе в плоть и кровь, то ты будешь как в броне, которую никакое начальство не пробьет.

Отто Юльевич начисто опровергал эту мрачную характеристику.

После официальных телеграмм, конечно, немедленно были посланы весточки нашим женам. Надо же было успокоить домашних — дескать, все в порядке.

Сразу же посыпались запросы от газет, радиовещания и т. д. Корреспонденция со дня на день грозила увеличиться, и надо было подумать о бедняге Мехреньгине. Несмотря на богатырскую силу и ангельское терпение, вряд ли ему было под силу удовлетворить запросы всех редакций. Наши предшественники заряжали мощную аккумуляторную батарею с помощью ветряка. Мы это не могли делать. Вместо ветряка на камнях лежала куча искореженного ржавого металла. Аккумуляторы внешне как будто целы; Разыскали кислоту, развели ее снеговой водой — ну, а чем заряжать? В холодных сенях обнаружили небольшой бензиновый двигатель. По всему было видно, что им никогда не пользовались. Удастся ли нам его оживить и использовать? И где его поставить? Единственное место — тут же, в нашей жилой комнате. Затащили этот агрегат, прибили здоровенными гвоздями к полу. Мехреньгин начал колдовать. Через несколько часов движок стал робко чихать. Для нас это были божественные звуки. Вскоре он уже гремел, как положено, обороты на полный ход, и контрольная лампочка горит полным накалом. Ура! Электрификация делала успехи и на нашем острове. Свет лампочки стал меркнуть по простой причине: сизый дым заволок все помещение. Мы не знали, чем кончатся наши попытки оживить двигатель, и поэтому о выхлопной трубе заранее не побеспокоились.

Ну, как же тут не попробовать зарядить аккумуляторы. Форточки, двери настежь — надо устроить сквозняк, а двигатель — пусть дымит в комнате на здоровье. На четыре часа пришлось уступить нашу комнату этому громыхающему и извергающему дым чудищу. Мы бродили вокруг дома, мерзли и любовались окнами, освещенными электрическим светом. Красота! Двадцатый век! Одна лампочка в наших условиях была тоже немалым прогрессом.