Зиновий Каневский - Жить для возвращения

Собес без проволочек назначил пенсию в размере половины моей последней зарплаты, вторую половину по закону следовало взыскать с организации, виновной в увечье, с Главсевморпути, что мог сделать исключительно народный суд в Москве по моему местожительству. Суд должен был установить, кто виноват в случившемся: либо мы с Анатолием, либо предприятие, либо стихия. В последнем случае ответственность, как и общая денежная сумма, делится пополам. Состава преступления как такового диксонская прокуратура не усмотрела. Уже в Москве меня допрашивал следователь, намекал, что хорошо бы назвать имена, например начальника станции «Русская Гавань», виновных в трагедии, но я никого не обвинил. «Дело» затевать не стали, но это не освобождало полярное начальство от пожизненной выплаты пособия, которое в сумме с государственной пенсией компенсировало бы мне невосполнимую утрату здоровья, трудового стажа, самой возможности работать.

Бывалые люди посоветовали нам непременно обзавестись адвокатом, что вызвало у меня недоумение и протест. В самом деле, что тут непонятно: на зимовке я был? — был; на морском льду работал? — безусловно; бора на нас свалилась? — еще какая! Значит, все точно: пострадал при исполнении служебных обязанностей, находясь в полной трезвости. Но бывалые продолжали настаивать на юристе, да не простом, а опытном специалисте по трудовым увечьям. Тогда Наташа вспомнила, что еще в больнице, навещая меня, наш университетский преподаватель дал ей координаты такого адвоката — заслуженного юриста РСФСР Льва Абрамовича Майданика, автора книг и брошюр как раз по всем этим делам.

Первая же встреча с ним сильно разочаровала. Адвокат задал мне два-три сухих формальных вопроса, не поинтересовался ни моим здоровьем, ни чувствами, какие я испытывал, лишившись рук, а в ответ на мое запальчивое высказывание, что, мол, я им в суде все скажу, как есть, неожиданно заметил тихим ровным голосом:

— Я бы советовал вам помнить, что если слово — серебро, то молчание, смею вас заверить, чистое золото. Прошу вас на суде не выступать с монологами и лишь отвечать на вопросы, говорить там буду я.

Тут как раз подоспело мое рожистое воспаление, и ни о каком появлении в зале суда не могло идти речи. Я выдал доверенность на ведение дела Наташе и адвокату, они позвали нескольких друзей-свидетелей из тех, кто зимовал с нами, и отправились на «процесс». Коротко передам рассказ Наташи и друзей-свидетелей.

Юрисконсульт Главсевморпути, стороны-ответчика, милая молодая женщина, до того весьма доброжелательно и сочувственно беседовавшая со мною и уверявшая нас, что ее начальство, конечно, не будет чинить никаких препятствий, вдруг проявила упрямство.

Стала говорить о том, что напрасно мы с Толей оставили палатку, могли бы спокойненько переждать ураган, все полярники именно так и поступают. Но дело даже не в этом, продолжала дама-ответчик, дело — в стихии, страшном ветре с метелью, который на нас обрушился в тот мартовский день. А против стихии, как известно, не попрешь, тут не сыщешь виноватых, природа — она природа и есть. И потому, заключила ответчица, ей поручено просить высокий суд о следующем: признать обоюдную вину и пострадавшего, и руководства (не обеспечившего безопасность работ на морском льду), а с учетом пресловутой стихии поделить сумму возмещения ущерба пополам.

Лев Абрамович Майданик не задал коллеге ни единого вопроса, предоставив это строгому мужчине-судье. Дождался, когда ему дадут слово и все тем же мерным голосом несколькими решительными фразами отвел все доводы противной стороны насчет того, что нам с Толей не надо было покидать палатку (тут он был заранее глубоко подкован нами, объяснившими ему специфику работ на припайном льду). А затем произвел в зале суда подлинный фурор, заявив:

— С каких это пор пурга стала стихийным бедствием для Арктики? Для пустыни — это неожиданность, а для Севера такой неожиданностью было бы землетрясение, извержение вулкана, пыльная буря, смерч. Но метель, пурга, ураган, подвижки морского льда — это не стихия, а повседневный быт полярников, именно это обязаны знать начальники всех рангов и готовить в этом направлении своих людей. И мы видим, что люди, Афанасьев Анатолий Александрович и Каневский Зиновий Михайлович, встретив беду, не покорились ей, бились с нею до самого конца, и один из них, мой клиент, выжил. Прошу уважаемый суд возложить на Главное управление Северного морского пути ответственность за случившееся и присудить пожизненную выплату вычисленной мною суммы инвалиду первой группы, почетному полярнику Каневскому Зиновию Михайловичу.

По словам Наташи и тех, кто после оглашения решения суда приехал с радостной вестью в наш дом, речь адвоката ошеломила всех, начиная с судьи и представительницы противной стороны, которая тут же заявила, что отзывает свое встречное предложение. Теперь можно было уже не думать о ничтожно малой государственной пенсии, грядущей безысходной нужде и печальной участи человека, подобного миллионам соотечественников-инвалидов, искалеченных при несчастном случае или инвалидов с детства, — меня лично Родина не оставила, и мне никогда не хотелось иронизировать на эту тему.

Между тем формальности отнюдь не завершились — меня разыскал военкомат… Без курьезов в моей жизни не обходится ни одно мало-мальски серьезное предприятие. На новой квартире года два не было телефона, связь с миром осуществлялась по почте. Как-то пришло долго блуждавшее по Москве письмо, в нем — повестка с требованием явиться туда-то и тогда-то. Наташа с работы дозвонилась до них, сообщила о том, что не быть больше младшему лейтенанту запаса Каневскому надежным стражем воздушных просторов Отчизны. Они заахали-заохали и стали упрашивать Наташу привезти меня в горвоенкомат, в его медицинскую комиссию для снятия с воинского учета. Доводы типа «у него же первая группа», разумеется, не подействовали, и мы отправились в назначенный день на другой конец Москвы, на Городскую улицу в районе Даниловского рынка, на медкомиссию.

Сразу попали в толчею допризывников и призывников; разузнать, куда следует обратиться, никак не удавалось. К конце концов пожилая сердобольная нянечка повела меня в кабинет хирурга, протолкнулась вместе со мной сквозь плотную толпу у двери и предъявила меня врачу со словами:

— Ты уж комиссуй его без очереди, сам видишь…

А тот вдруг взъярился:

— Порядка не знаешь, тетя Варя? Забыла, что осмотр начинает стоматолог?!

Возник диалог, ведшийся на пулеметной скорости: «Куда ж ему к стоматологу — он по твоей части», чередовалось с «учить меня вздумала, много воли берет младший персонал!» Я стоял растерянный, расстроенный, понимая, что подобные испытания будут сопровождать меня всю жизнь, а нянечка, дай ей бог здоровья, не унималась: