Рудольф Баландин - Вернадский

Он затрачивал немало усилий для того, чтобы излагать материал интересно и доходчиво: «Удивительно, как трудно передать ясно другим свою мысль. Я встречаюсь с этим постоянно, и только отчасти это связано с тем, что я не могу передать свою мысль нужными словами».

Со временем он отказался от попыток делиться своими мыслями с широкой аудиторией, ограничиваясь кругом специалистов… Впрочем, круг этот был необычайно обширен: геохимики, геофизики, биологи, кристаллографы, географы, историки, философы…

Мысль его по-прежнему ясна и устремлена в Неизвестное.

«Многое сделалось для меня ясным, чего я не видел раньше». «Мысль идет все вперед. И выясняется новое о том, о чем думал и во что углублялся годами». «Давно я так глубоко не вдумывался в окружающее». «Я рад, что моя творческая мысль не ослабела». «Я сейчас хорошо работаю в области основных понятий».

Это выдержки из его писем Личкову; так пишет человек на последнем десятилетии своей жизни. Возраст его приближается к восьмидесяти, а он по-прежнему спешит больше увидеть, узнать, постичь, осмыслить, будто только начал входить в сознательную жизнь. В эти годы он создает свой замечательный, во многом итоговый и оставшийся незаконченным труд: «Химическое строение биосферы Земли и ее окружения».

Его яркие сильные переживания связаны с научными и философскими обобщениями. Он пишет: «Я думаю, что бессловесно и бессознательно я в научной работе проникаю так глубоко, как не проникает философ и религиозный мистик-мыслитель, словесно мыслящие. Это как какой-нибудь музыкант — Бах, или Бетховен, или Моцарт, или кто другой — проникал «до конца» бессловесно».

Физические недуги участились, но мысль, отточенная и закаленная многолетней работой, остается сильной и ясной. А глаза слабеют. Порой, взглянув на вечернее неяркое солнце, видит сразу четыре сияющих шара, соприкасающиеся в виде квадрата. Шутит по этому поводу: «Вижу хорошо то, чего нет, а что есть — вижу плохо».

Запись в дневнике (начало июня 1941 года): «Вчера у меня ясно сложилось представление о свободе мысли как основной геологической силе. Развить в ноосфере». Он так увлечён своими идеями о становлении на Земле сферы разума, что перестал замечать очевидное: разгорается мировая война, свобода мысли во всех индустриально развитых странах весьма условна, а научные достижения используются преимущественно для развития военной техники.

(За последнюю четверть века принято утверждать, будто вероломное нападение фашистов на СССР было полной неожиданностью для его руководства и народа; в действительности нападение ожидалось в мае, а по радио часто звучала песня «Если завтра война…».)

Наступила пора подводить итог жизни. Но итога не получилось. Было постоянное стремление работать, созидать, постигать новое.

«К концу жизни, — писал Б. Л. Личков, — он был свидетелем торжества всех своих идей. Он видел утверждение своих основных минералогических представлений, видел создание новых наук — геохимии, радиогеологии и биогеохимии… Это была, с одной стороны, редкая личная радость, огромная победа, а с другой — яркое проявление торжества и величия русской науки, которую он поднял во всех областях знания, где работал, на недосягаемую высоту».

К этому времени благодаря его усилиям в нашей стране сложилась научная школа геохимиков и минералогов. Наиболее яркий её представитель А. Е. Ферсман приобрёл мировую известность. Увы, многие талантливые ученики умерли в расцвете творческих сил: Г. О. Касперович, П. К. Алексат, В. В. Карандеев, Я. В. Самойлов…

22 июня 1941 года грянула война. Фашистская Германия, захватившая почти всю Западную Европу, двинулась на восток, вместе со своими союзниками. Деловитые и жестокие иноземцы мечтали поживиться природными богатствами нашей страны. Но именно эти богатства, открытые и исследованные в немалой степени благодаря деятельности Вернадского и его учеников, стали, в конце концов, одним из важных слагаемых победы советского народа.

Запись в дневнике: «3 июля 1941 года выступление по радио Сталина. Речь очень хорошая и умная».

Владимир Иванович безоговорочно верил в поражение оккупантов. 9 июля 1941 года, единственный раз в жизни, он выступил по радио с обращением к английским ученым: «Объединенными усилиями покончим с гитлеризмом».

Запись в дневнике:

«Москва, 13 июля 1941. Воскресенье.

… Что происходит на фронте? — Начало развала гитлеровской силы? Или остановка перед применением последнего отчаянного средства — газов или урановой энергии?..

Моя мысль всё время пытается охватить настоящее. По-видимому, неожиданно для всех проявилось огромного значения мировое явление: победа красного интернационала — нашей Коммунистической партии — как исторического проявления евразийского государства».

Он не исключает возможности атомной бомбы у гитлеровцев. Но самое удивительное: написано о «нашей Коммунистической партии». До этого времени он явно недооценивал её значение и уж «нашей» определённо не считал.

Судя по дневниковым записям того времени, он отчасти меняет свои представления о том, что произошло в России в первой половине XX века. Он пишет в дневнике:

«Основная линия верна. Создание сознательной мощной военной силы, независимой извне в своём вооружении — примат в данном моменте этого создания в государственной жизни — правильная линия, взятая Сталиным. Настроение кругом очень здоровое. Принципы большевизма — здоровые; трутни и полиция — язвы, которые вызывают гниение, — но здоровые основы, мне кажется, несомненно преобладают».

Запись в августе 1941 года:

«Сейчас исторически ясно, что, несмотря на многие грехи и ненужные — их разлагающие — жестокости, в среднем они (большевики) вывели Россию на новый путь. Если — как я уверен — есть все основания думать, борьба с Гитлером кончится победой, — исторически Ленин и Сталин стояли на правильном пути».

В сентябре, узнавая об отступлении Красной армии, он отмечает: «Настроение кругом тяжёлое». Добавляет:

«Я не сомневаюсь (как многие другие) в окончательном исходе войны — но дело идёт хуже, чем я думал». Его оптимизм поддерживает вера в ноосферу. Он считает, что она «не фикция, не создание веры, а эмпирическое обобщение».

Сыну в США: «События мирового характера всколыхнули нашу личную жизнь, как пылинку, но на душе легко, потому что исторический ход событий, думаю, мирового характера, поставил нас вне того ложного положения, в которое мы встали во временном союзе с Гитлеровской Германией. Сейчас основные принципы идеологии нашей страны и их — резкая, непримиримая противоположность с фашизмом — исторически сказались, и я глубоко рад, что мы находимся сейчас в неразрывной связи с англосаксонскими демократиями. Именно здесь наше историческое место».