Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Билл Ли из ОНЭ приложил три найденных ранее фрагмента рукояти револьвера к самому оружию: идеальное совпадение. Джо Гранадо протестировал несколько бурых пятен на дуле: человеческая кровь, той же группы и подгруппы, какая имелась у Джея Себринга. После пробных выстрелов, сделанных из револьвера, Ли сопоставил под микроскопом тестовые пули с пулями, найденными на месте преступления. Три из четырех пуль, найденных после убийств на Сиэло-драйв, слишком повреждены или вообще раздроблены, поэтому непригодны для сравнительного анализа бороздок. С четвертой пулей, обнаруженной в теле Себринга, Ли повезло больше: да, уверил меня Билл, никаких сомнений быть не может, пуля выпущена из этого самого “лонгхорна” 22-го калибра.

Оставался лишь один весьма важный шаг: привязка оружия к Чарльзу Мэнсону. Я попросил следователей показать револьвер ДеКарло и попробовать выяснить, не с этим ли пистолетом Мэн-сон и другие мужчины, включая самого Дэнни, практиковались в стрельбе на ранчо у Спана. Я также затребовал историю револьвера — настолько полную, насколько это удастся, — со дня изготовления на заводе “Хай-стандард” до дня его обнаружения мальчиком по имени Стивен Вейс.

Было решено, что улик для привлечения к ответственности Цыганки и Бренды недостаточно, и обе старожилки “Семьи” Мэнсона оказались на свободе. Хотя Бренда ненадолго вернулась к родителям, уже очень скоро обе примкнули к Пищалке, Сэнди и другим членам “Семьи”, так и “гостившим” у Джорджа Спана: одинокий старик-хозяин совсем ослаб и позволил им оставаться на ранчо.

Частые появления самого Мэнсона в здании суда предоставили мне массу возможностей изучить его. Формальное обучение Чарли было коротким, но, несмотря на это, говорил он хорошо и, несомненно, был весьма умен. Он на лету схватывал мельчайшие нюансы и, кажется, прежде чем ответить, тщательно обдумывал заданный ему вопрос, взвешивая все неявные, скрытые его стороны. Настроение у него неизменно было бодрое, выражение на лице неуловимо менялось, словно цвет кожи хамелеона. Под этой маской, однако, можно было заметить странную напряженность. Она ощущалась постоянно — даже когда Чарли шутил, что случалось частенько, несмотря на всю тяжесть предъявленных обвинений. Он часто “работал” на забитый до отказа зал судебных заседаний — причем не только на верных членов “Семьи” и ее приближенных, но и на журналистов, и на простых зрителей. Заметив среди них привлекательную девушку, он часто улыбался ей или игриво подмигивал, и обычно эти улыбки скорее нравились тем, кому предназначались, чем смущали их.

Подобная реакция со стороны прекрасного пола удивляла меня, хотя напрасно. Я уже слышал, что среди широкого потока получаемой Мэнсоном корреспонденции многие послания были любовными письмами от юных девиц, желавших вступить в “Семью”.

17 декабря Мэнсон появился перед судьей Кини и попросил, чтобы его общественный защитник был отстранен от ведения дела. Чарльз Мэнсон заявил, что намерен сам представлять в суде свои интересы.

Судья Кини довел до сведения Мэнсона, что он не убежден, что тот достаточно компетентен, чтобы представлять себя в суде или, на юридическом жаргоне, действовать in pro per (т. е. “от первого лица”).

Мэнсон: “Ваша честь, не существует никаких аргументов, которые убедили бы меня в собственной неправоте. Если я не смогу говорить, тогда наше дело проиграно. Если я не смогу говорить в собственную защиту и свободно общаться со сторонами, участвующими в разбирательстве дела в этом самом зале, это значит, что мои руки связаны у меня за спиной; если же я не имею права открывать рот, то для меня нет никакого смысла иметь защитника”.

Кини согласился повторно рассмотреть просьбу Мэнсона 22 декабря.

Мэнсон настаивал лишь на том, чтобы ему одному было дозволено говорить в свою защиту; это, да еще и явное удовольствие, с которым он “купался в лучах славы”, привело меня к выводу: когда придет время, Чарли наверняка не сможет удержаться от искушения самолично занять место адвоката.

Я завел себе тетрадку, куда стал записывать вопросы, которые собирался задать Мэнсону во время перекрестного допроса. Прошло не слишком много времени, и мне пришлось завести вторую тетрадь, а затем и третью.

Девятнадцатого декабря Лесли Ван Хоутен также попросила отстранить от ведения дела ее нынешнего адвоката, Дональда Барнетта. Кини удовлетворил просьбу и назначил Марвина Парта адвокатом мисс Ван Хоутен, с занесением его имени в судебные протоколы.

Лишь позже мы выяснили, что же крылось за этими перестановками. Мэнсон наладил собственную сеть коммуникации. Всякий раз, когда до него доходил слух, что адвокат какой-то из девушек, действуя от лица клиента, предпринимал некий шаг, способный пробить брешь в его собственной, Мэнсона, защите, уже через пару дней адвокат отстранялся от ведения дела. Барнетт пожелал устроить психиатрическое обследование Лесли. Узнав об этом, Мэнсон наложил вето на эту идею, и, когда психиатр появился в “Сибил Бранд”, Лесли отказалась с ним встретиться. Ее просьба об отстранении Барнетта последовала сразу же вслед за этим.

Цель Мэнсона: сосредоточить в своих руках всю линию защиты. В зале суда, как и за его пределами, Чарли намеревался держать “Семью” под полным единоличным контролем.

Мэнсон сказал суду, что хотел бы представлять собственные интересы, потому что “юристы играют людьми, а я — личность и не хочу, чтобы мною помыкали в такой важный для меня момент”. Большинство юристов заинтересованы лишь в одном: в собственной славе, заявил Мэнсон. В последнее время он повидал их достаточно и (как ему кажется) знает о чем говорит. Любой адвокат, ранее работавший в Офисе окружного прокурора, для него неприемлем, добавил он. Он выяснил, что еще двум подсудимым суд назначил адвокатов, прежде служивших заместителями окружного прокурора (Кабаллеро и Парт).

Судья Кини объяснил, что многие адвокаты, занимающиеся уголовными делами, вначале набирались опыта в кабинетах окружного, городского или государственного прокурора. Знание о том, как работает сторона обвинения, часто идет на пользу их клиентам.

Мэнсон: “Это неплохо звучит в ваших устах, но скверно — в моих ушах”.

“Ваша честь, — продолжал Мэнсон, — я нахожусь в сложной ситуации. Средства массовой информации уже казнили и похоронили меня… Если кто-то и загипнотизирован, так это — простые люди, которым скармливают одну ложь за другой… В мире не существует такого адвоката, который мог бы представлять в суде меня как личность. Мне придется делать это самому”.

У судьи Кини возникло предложение. Он договорится с опытным адвокатом, чтобы тот посовещался с Мэнсоном. В отличие от всех прочих адвокатов, с которыми Мэнсону приходилось общаться, у этого не будет ни малейшей заинтересованности в том, чтобы представлять его в суде. Его роль будет заключаться лишь в обсуждении с клиентом вопросов процессуального характера, в том числе и возможных опасностей самостоятельной защиты. Мэнсон принял предложение, и уже после роспуска суда Кини договорился с Джозефом Боллом, бывшим президентом Государственной ассоциации адвокатов и бывшим главным советником комиссии Уоррена по расследованию убийства Кеннеди, о его встрече с Мэнсоном.