Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904

— Ничего, — сказал он, — как-нибудь все устроим. — И добавил: — Комендант вертелся здесь вчера, выспрашивал про вас. Они рыщут вдоль всей дороги и по окрестностям.

Я сказал, что не хочу подводить его.

Пусть только снабдит меня едой, пистолетом, проводником и, если получится, лошадью, и я сам буду пробираться к морю, делая ночные переходы, не приближаясь к железной дороге и сторонясь населенных мест.

Мистер Хауард и слышать об этом не захотел. Обязательно все устроится. Только нужно соблюдать крайнюю осторожность. Везде шпионы. В доме две горничные-голландки, они и спят тут. В служебных помещениях и у насосов работает много кафров. Перебирая в уме все угрозы, он глубоко задумался.

И вдруг:

— Вы же голодный!

Я не стал возражать. Хозяин заторопился на кухню, велев мне пока что заняться бутылкой виски и уже упомянутой мной машиной с содовой водой. Немного спустя он появился с доброй половиной холодной бараньей ноги и прочими вкусными разностями и, предоставив мне воздать им должное, покинул комнату и вышел из дома через заднюю дверь.

Мистер Хауард вернулся не ранее чем через час. За это время мое физическое благополучие пришло в гармонию с просветлевшей будущностью. Я был уверен в успехе и готов ко всему.

— Порядок, — сказал мистер Хауард. — Я поговорил с ребятами, они все за. Нужно будет спустить вас в забой, вы там побудете, пока мы не придумаем, как вывезти вас из страны. С одним будет трудно, — прибавил он, — с едой. Голландка считает каждый кусок, который я отправляю в рот. Кухарка заинтересуется, куда девалась баранья нога. Ночью я все это обмозгую. А в забой надо спускаться прямо сейчас. Мы вас там хорошо устроим.

Уже занимался рассвет, когда хозяин провел меня через дворик внутрь ограждения, где стояла подъемная машина. Плотный мужчина, назвавшийся мистером Дьюснэпом из Олдхема, со зверской силой сдавил мою ладонь.

— В следующий раз они все за вас проголосуют, — шепнул он.

Открылась дверца, я шагнул в клеть, и мы низверглись в недра земные. Внизу нас уже ждали два шотландца-забойщика с фонарями и большим узлом — как позже выяснилось, с матрасом и одеялами. Некоторое время мы шли непроглядно-темным лабиринтом, часто сворачивали, кружили, поднимались, спускались и наконец остановились в своего рода комнате с прохладным и чистым воздухом. Шотландец скинул на землю узел, а мистер Хауард передал мне пару свечей, бутылку виски и коробку с сигарами.

— С этим просто, — сказал он. — Я держу их под замком. Теперь надо сообразить, как накормить вас завтра.

— Отсюда ни на шаг, что бы ни случилось, — наставлял он меня на прощание. — Днем в шахте будут кафры, но мы проследим, чтобы никто из них сюда не забрел. Пока они ничего не видели.

Четверка моих друзей удалилась, унеся фонари, и я остался один. Из бархатной темени забоя жизнь виделась в розовом сиянии. Пережив растерянность и даже отчаяние, я уже считал свободу решенным делом. Вместо унизительной поимки и многомесячного тупого заключения, может даже в общей тюрьме, меня опять ждала армия, где я, новоиспеченный герой, буду упиваться свободой и искать приключений, дорогих молодому сердцу. В этом приятном настроении, придавленный смертельной усталостью, я провалился в сон — сон хоть измученного, но победителя.

Не знаю, сколько я проспал, но, должно быть, давно был день, когда я окончательно очнулся. Я поискал рукой свечу и ничего не нащупал. Не представляя, какие ловушки таят в себе эти штольни, я счел за лучшее ожидать дальнейшего развития событий, лежа на матрасе. Прошло несколько часов, прежде чем слабый свет фонаря известил о чьем-то приближении. Оказалось, это мистер Хауард с цыпленком и всякими яствами. Еще он прихватил несколько книг. Он спросил, отчего я не зажег свечу. Я сказал, что не нашел ее.

— Вы не клали ее под матрас? — спросил он.

— Нет.

— Значит, съели крысы.

В шахте, сообщил мистер Хауард, пропасть белых крыс: несколько лет назад он сам запустил сюда этих грызунов, являющихся отличными чистильщиками, и они размножились и процветают. Он рассказал, что за цыпленком ездил за двадцать миль к доктору-англичанину. Его настораживало поведение прислуги: обе голландки искали виновного в уничтожении бараньей ноги. Если он не раздобудет назавтра еще одного сваренного цыпленка, ему придется класть на тарелку двойную порцию и лишнее сбрасывать в пакет, когда горничная выйдет из комнаты. Он сказал, что буры расспрашивают обо мне по всей округе и что правительство в Претории подняло невероятный шум из-за моего побега. Поскольку в районе мидделбургских копей оставалось довольно много англичан, это место рассматривалось как наиболее вероятное мое прибежище, и все лица английского происхождения были более или менее под подозрением.

Я снова заикнулся о том, что готов пробираться дальше самостоятельно с кафрским проводником и лошадью, но мистер Хауард категорически отказался это обсуждать. Без хорошо продуманного плана, объяснил он, меня из страны не вывести, и возможно, мне придется долго пробыть в шахте.

— Здесь, — сказал он, — вы совершенно в безопасности. Мак (он имел в виду шотландца-забойщика) знает все выработанные штольни, о существовании которых никто и не догадывается. Есть один проход всего в пару футов длиной, доверху залитый водой, а за ним полость. Если начнут обыскивать шахту, вы с Маком поднырнете туда. Никому и в голову не придет искать вас за водной толщей. Кафров мы запугали сказками о привидениях, и потом, мы не спускаем с них глаз.

Побыв со мной, пока я закусывал, мистер Хауард ушел, оставив среди прочего полдюжины свечей, которые я, умудренный опытом, засунул под подушку и матрас.

Снова я надолго заснул — и разом проснулся, почувствовав рядом движение. Словно теребили мою подушку. Я выпростал руку — куча-мала. Это крысы лезли к свечам. Я успел спасти свечи и сразу зажег одну. К счастью, я вообще не боюсь крыс, а убедившись в их пугливости, перестал даже испытывать дискомфорт. И все-таки воспоминания о трех днях, проведенных мною в шахте, к числу приятнейших не относятся. Топот крохотных лапок, копошение и суетня ощущались остро и постоянно. Однажды меня разбудила пробежавшая по мне крыса. А зажжешь свечу — и их как не бывало.

В свой черед пришел следующий день — если это можно назвать днем. Было четырнадцатое декабря, третий день с моего побега из Государственной образцовой школы. Развлечь меня пришли два забойщика-шотландца, мы долго дружески беседовали. К своему удивлению, я узнал, что глубина шахты всего двести футов.

Есть в ней места, сказал Мак, откуда через давно не используемый ствол можно видеть дневной свет. Не хочу ли я прогуляться по старым выработкам и глянуть? И час-другой мы петляли по подземным галереям, а потом с четверть часа простояли на дне колодца, всматриваясь в струящуюся сверху серость — слабое напоминание о солнце и наземном мире. Во время этой прогулки нам то и дело встречались крысы. Вроде бы вполне милые зверушки, совершенно белые, с черными глазками, которые, как меня уверили, на ярком свету делались красными. Три года спустя служивший в этом округе британский офицер написал мне, что, слушая мою лекцию, где я упоминал белых крыс и их красные глаза, он подумал: «Ну и заливает!» Он не поленился съездить на шахту и самолично проверить, и вот, приносит извинения, что усомнился в моей правдивости.