Олег Смыслов - Котовский. Робин Гуд революции

В полицейской ориентировке указывалось, что рост беглеца два аршина семь вершков (174 сантиметра), плотного телосложения, физически очень развит, несколько сутуловат, имеет походку легкую и скорую. Голова круглая, глаза карие, усы маленькие (может быть без бороды). Под глазами маленькие темные пятна. Волосы редкие и черные, на лбу залысины. Особые отметки: левша и обыкновенно, имея два пистолета, начинает стрелять с левой руки.

Взяли Котовского 24 сентября все того же 1906 года: «23 сентября Григорий Иванович нашел приют на квартире сцепщика вагонов Михаила Романова, жившего близ станции, в доме № 20 по Гончарной улице, — рассказывается у Шмерлинга. — Ермичей узнал о том, что Котовский скрывается у Романова, и донес об этом Хаджи-Коли.

Хаджи-Коли и приставы других участков Македон и Чубаров, с усиленным нарядом стражников и целой ватагой околоточных и городовых, окружили дом Романова. Котовский сидел на кухне и беседовал с хозяином. Увидев приближение полиции, Григорий Иванович спрыгнул через окно во двор соседнего дома, перебрался через забор и… столкнулся с полицейскими, сидевшими в засаде в Остаповском переулке. На этот раз ему пришлось сдаться без сопротивления. (…)

Пристав Хаджи-Коли снова торжествовал. Он лично надел Котовскому ручные кандалы; при обыске отобрал у него револьвер с двумя обоймами и сам проводил до дверей пустовавшей камеры».

26 сентября «Бессарабская жизнь» сообщала свежие новости про Котовского: «Вчера пристав второго участка произвел в тюрьме допрос Котовского, с целью выяснить обстоятельства побега. На все вопросы Котовский отказывается отвечать, заявив только, что побег им подготовлялся давно. Каким образом он его совершил — сказать отказался. Между прочим, он сообщил, что уехать из Кишинева ему мешали раны, но через два-три дня он должен был получить паспорт и выехать из Кишинева. О надзирателях Иванове и Топалове, подозреваемых в содействии его побегу и по распоряжению судебной власти заключенных в тюрьму, Котовский отказывается неведением».

В новом донесении полиции о Котовском сообщалось: «Котовский прекрасно говорит по-русски, по-румынски, по-еврейски, а равно может объясниться на немецком и чуть ли не на французском языках. Производит впечатление интеллигентного человека, умного и энергичного… В обращении старается быть со всеми изящен, чем легко привлекает на свою сторону симпатии всех, имеющих с ним дело».

К слову сказать, Григорию Ивановичу было всего 25 лет…

В апреле 1907 года в Кишиневском окружном суде начался процесс над Котовским и его сообщниками. Утверждают, что суд присяжных колебался, и все же большинством голосов наш герой получил десять лет каторги. Прокуратура этот приговор посчитала мягким, и осенью 1907-го дело Котовского слушалось повторно. В результате ему добавили еще два года каторги за освобождение арестованных крестьян.

«Бессарабская жизнь» информировала обывателя и во время второго процесса: «В судебном заседании Котовский не отрицал самого факта освобождения им арестантов, но не признавал себя виновным, находя, что в поступке его нет ничего преступного. Котовский защищал себя лично и старался открыть перед присяжными заседателями свои политические воззрения на общественный строй и угнетение низших слоев общества. Председательствующий А. Попов остановил Котовского, просил говорить лишь «по существу дела». Тот издевался над судьей: «Хотел бы я знать, за какое преступление вы заковываете людей в цепи? Вы говорите, что они нарушили закон, но кто писал эти тиранические законы? Как вы докажете, что лес, который рубили крестьяне, принадлежит помещику? А где он взял этот лес, помещик? Он что, с ним родился? Вы заковываете в цепи голодных людей потому, что они хотят есть и кормить своих детей. Не меня надо судить, а вас. Я смотрю на вас с презрением, так как не признаю ваших законов. Мне каторга не страшна»».

В феврале 1908 года Григория Ивановича в отдельном арестантском вагоне отправили в Николаев, где находилась особая тюрьма… Его посадили в одиночку, откуда убежать было невозможно. Но и здесь Котовский находит весьма своеобразный способ… Он пишет о том, как полицейские чины, и прежде всего Зильберг, брали от него взятки. Более того, на первом же допросе он отказывается давать показания без проведения очных ставок. И таким образом возвращается в Кишинев, затягивая новое дело. Он снова собирался бежать…

Товарищи Котовского, безусловно, подтвердили, как Зильберг за свои услуги брал деньги и вещи, отобранные у помещиков и коммерсантов. Примечательно, что и пристав Хаджи-Коли также поддержал обвинения против своего коллеги. А подтверждать было что. Например, только при обыске у Зильберга на квартире был обнаружен ковер, принадлежавший помещику Крупенскому, подаренный самим шахом. Этот ковер Котовский презентовал полицейскому за его услуги. В общем, доказательств оказалось в избытке, и Зильберг вместе с помощником пристава и околоточным надзирателем получили по 4 года каторги. Но побег на этот раз совершить не удалось…

Одно из свидетельств тюремной жизни Котовского оставил журналист Горожанин в газете «Бессарабская жизнь» за 1916 год: «С начала февраля до конца марта 1908 года мне ежедневно приходилось видеться с Котовским, и он вовсе не производил впечатления хвастливого болтуна, готового порисоваться своими подвигами. И меня теперь удивляет то, что я читаю о нем в газетах. В упомянутое выше время отбывала в местной тюрьме большая группа «крепостников», и на мою долю выпало два месяца и семь дней по 2-й части 132-й статьи. Котовский тогда после ряда громких похождений осужден был в каторгу и арестован в местной тюрьме до высылки в Николаевскую каторжную тюрьму. Вот тут-то мне и пришлось с ним сталкиваться, и я должен признать, что он не только нас, «политиков», но и на административных производил впечатление очень серьезного и настойчивого человека, из которого при благоприятных условиях жизни выработался бы полезный член общества. Режим тогда при начальнике Фронкцевиче был такой, что мы в шутку называли тюрьму «гостиницей первого класса». И как раз именно при таком мягком управлении в тюрьме не было никаких происшествий, а была, что называется, «тишь, гладь и Божья благодать». После вступления приговора в законную силу Котовского заковали было в ножные железа, но он их тут же на глазах начальника снял, причем заявил, что не причинит ему неприятностей по службе, что от Фронцкевича он не убежит. И слово свое сдержал честно. Находясь в предварительном заключении по обвинению его в «подлоге доверия», Котовский свел обширные знакомства с преступным миром…»