Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

Марыля приехала за ним в Варшаву, однако отправиться с ней поездом он не решился — у него не было должных документов.

И тогда Рысь, чтобы добраться до Вильна, вынужден был воспользоваться зеленой границей. Из районов, занятых немцами, таким вот образом бежали тысячи людей, прежде всего евреев, в надежде, что через Литву попадут прямиком на Запад. Вот как позднее он описал этот путь: Ночью, в сорокаградусный мороз, утопая по пояс в снегу, люди, точно звери, убегали из Варшавы, гонимые и той, и другой оккупациями. Мужчины и женщины с детьми на руках проскальзывали между выстрелами через пограничные кордоны. Многие не дошли. Избитых, измученных, немцы по целым дням держали на открытом воздухе, арестовывали и не раз вновь возвращали на литовские и советские посты, перебрасывая с одной стороны границы на другую, — назад. Они возвращались в изголодавшийся Белосток или Львов, а то, если хватало сил, в измученную Варшаву или Лодзь. <���…> У тысячи, протоптавших эту дорогу, она, доведя их до Вильно, властно требовала дань-жертву. Ею могло стать все наличное имущество, включая сюда последние сто злотых или сторублевку, которые немедленно отбирались… Иногда это были обмороженные пальцы, руки, ноги, уши, а то и лицо… Десятки маленьких детей умерли с голоду на этой несчастной «нейтральной полосе», на ничейной земле, застряв между немецкой и советской линиями фронта. Многие, уже добравшись до Вильно, замерзали в лесу или умирали от воспаления легких. Это была очень трудная тропа. Когда я шел по ней в декабре 1939-го, ее освещала луна, и небо улыбалось ей звездами. Светлая, вьющаяся между могучими, черными соснами, она напоминала человека, заблудившегося в ночи.

Когда наконец он прибыл в Вильно, выбраться в Стокгольм уже было нельзя. Морской путь контролировался немцами, которые обстреливали и обыскивали латышские и эстонские суда, выискивая всех мужчин от восемнадцати и до пятидесяти лет. На самолеты из латышской Риги не было билетов. Решили переждать зиму. Рысь, чтобы не терять попусту времени, начал пока заниматься в университете на экономическом и социологическом отделениях. А литовцы меж тем усилили антипольскую политику. Началось спешное олитовливание школ и институтов, исчезли польские вывески и надписи, названия улиц, с домов убрали польские гербы и эмблемы. Закрывавшиеся учебные заведения функционировали теперь тайно, благодаря чему мальчишка мог по-прежнему слушать лекции и вроде бы нормально жить. Не будь этих польских ограничений, можно было даже подумать, что жизнь в Вильно течет своим чередом. Пропитания хватало, везде открыты рестораны и кафе, вовсю шла торговля валютой и фальшивыми документами, и все не переставая уверяли друг друга: вот-вот положение улучшится.

Ранней весной 1940 года Быховским удалось-таки вылететь из Риги в Стокгольм. Но там они опять угодили в ловушку. Война охватила всю Европу, и попасть из Швеции в Америку нельзя было уже ни по воде, ни по воздуху. На Северном и Балтийском морях шли немецко-английские бои. Немецкие налеты на Британские острова ликвидировали воздушные сообщения с Соединенными Штатами. Одновременно с налетами началась «битва за Атлантику». Немцы атаковывали все суда и корабли, плывшие через океан.

Уже ни у кого не вызывало сомнения: победив Европу, немцы примутся за Советский Союз. И небезосновательно мучил страх: жертвами атак прежде всего станут евреи, пребывающие на захваченных Россией восточных землях Польши. Тогда возникла идея эвакуировать тех, кому угрожала опасность, в тот далекий мир через Сибирь и Японию. Нам пока мало что известно об инициаторах этой затеи и ее исполнителях. Вполне возможно, что ее разработала польская разведка по договоренности с двумя консульствами в Ковне: голландским и японским. Голландец Ян Звертендийк выдавал свидетельства, заверяя, что в Антильскую Голландию въезд безвизовый. На основе этих свидетельств японский консул Хиунэ Сугихара ставил в паспорта японские транзитные визы.

Рышард Быховский, Вильно, 1940 г. Открытка Кшиштофу Бачиньскому.

Японское консульство в Ковне действовало во время войны как разведывательный центр, сотрудничавший с польской разведкой по выявлению непонятных немецко-советских отношений. За информацию, полученную от поляков, японцы оказывали им помощь, предоставляя свою дипломатическую почту и тайно переправляя офицеров польской разведки в свои разведывательные отделения в Европе. Все это поспособствовало тому, что японское Министерство иностранных дел согласилось выдать польским гражданам шестьсот виз. Известие распространилось молниеносно, и около японского консульства в Ковно стали расти толпы жаждущих. Среди них, наверное, находились и Быховские, которые только что вернулись назад из Стокгольма.

15 июня 1940 года советские танки вновь вошли в Вильно. Началось второе советское вторжение, на сей раз растянувшееся на год и, разумеется, со всеми вытекающими отсюда последствиями, как то: грабежи, голод, аресты, массовая департация в глубь России поляков, литовцев, латышей. Тем больше возлагались теперь надежды на японское консульство. Сугихара спешил. Сначала визы выписывались ручкой, потом прибегли к соответствующей печати, которую поляки, работавшие в консульстве, тотчас же подделали и начали сами проставлять ее на паспортах. Считается, что тогда было выдано шестьсот тысяч виз (в том числе две тысячи официально) главным образом евреям.

Через два месяца после присоединения Литвы к Советскому Союзу японское консульство в Ковно закрыли, а Сугихару перевели в Прагу. Говорят, он продолжал выписывать визы, уже сидя в поезде. Быховские, с большим трудом получив выездные документы из России и билеты на поезд, двинулись зимой по транссибирской железной дороге из Москвы во Владивосток. Путешествие длилось двенадцать дней. Маленькая Моника перед самым отъездом заболела коклюшем. В поезде все это время у нее был страшный кашель и рвота. Русские панически боялись заразных болезней, узнай они, что ребенок болен, всю семью сняли бы с поезда и оставили на безлюдной сибирской станции. А потому при появлении контролера родители с головой накрывали девочку шубами и пледами, чтоб не слышно было ее сипа. Но тогда она начинала задыхаться.

После последнего тщательного досмотра, 5 февраля 1941 года, они сошли в оледеневшем старом Владивостоке, в самый пик сибирской зимы. Оттуда на видавшем виды разваливающемся рыбацком катере на двадцать человек, в который влезли сто, полдня плыли к небольшому порту Цуруга в Японии. Им здорово повезло. Не выдержав следующего рейса, катер пошел ко дну.