Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Что я, собственно, и пытаюсь сделать.

Заканчивался первый наш учительско-учебный год, мы ждали отпуска и грандиозных отпускных, как вдруг директор школы попросил меня на всё лето здесь же, в посёлке Пионерский Ханты-Мансийского национального округа, остаться директором пионерского лагеря. Я согласился, хоть очень не хотел.

Собственно, школы в посёлке были две: наша и начальная. Вернее, школа-то была одна, но младшеклассная находилась в отдаленье, в другом, большом и тоже деревянном доме. Там был ещё обширный огороженный двор. И там в каникулярное время устраивали летний пионерский лагерь. К началу летнего сезона он возникал, а в августе кончался, и так, как будто бы его и не было.

Я этого вначале ничего не знал и не предполагал, что влезаю в петлю. Руководство пионерским лагерем мне виделось преимущественно с воспитательной стороны, к чему я был готов. Забегая вперёд, скажу о воспитательных идеях. Когда уже лагерь завёлся, придумал я хороший ритуал для общей вечерней линейки: пионеры образуют стройные ряды и по сигналу старшей пионервожатой скандируют с чувством восторга:

— Спасибо начальнику лагеря за наше счастливое детство!

Жаль, не осуществил.

Но это всё потом. Вначале было слово. И слово было: ужас.

Была пустая школа, пустой обширнейший двор, и здесь мановением моей руки должен был произрасти пионерский лагерь — с кроватями и их убранством, с кухней и столовой, с вожатыми, воспитателями и поварами…

Как сделать мановение руки?

Спасибо, кто-то подсказал, что нужен мне завхоз. И женщина нужна, которая будет зваться делопроизводитель : для оформления всяких документов.

Дамочка какая-то нашлась, а завхоз — был же в школе, и летом он свободен…

Алексей Степаныч, с которым в морозные дни мы пили принудительную водку, на мой вопрос, не пойдёт ли он ко мне в завхозы, отвёл глаза (всё же совесть была!) и сказал:

— С вами (!) — пойду.

Ах, как же он потом меня крутил! Раз в неделю махал рукой и говорил, что, мол, всё, ухожу! А я («Не уходи! Тебя я умоляю…») вручал ему двадцать или тридцать рублей. У меня ведь была чековая книжка, по которой я брал в банке наличные, сколько захочу…

Тут надо пояснить. Бюджет лагеря складывался так. Детишек присылали от различных предприятий из многих близлежащих посёлков. В банке открыт был мой счёт, и на него, в соответствии с установленной нормой содержания одного ребёнка за одну лагерную смену, предприятия перечисляли деньги. Потом ещё — произвольные суммы — «на усиление питания».

Конечно, я по закрытию лагеря должен был представить в банк финансовый отчёт, но банк сам денег не давал и не отвечал за чужие. Так что отчёт — это была просто письменная работа с долей фантастики и простой арифметики, что меня затруднить не могло.

Но тут я отвлекусь от лагеря, чтобы найти подходы к главной моей теме.

В конце 1987 года мы с Ириной составили для молодого тогда издательства «Книжная палата» публицистический сборник «Зависит от нас. Перестройка в зеркале прессы». Теперь, наверное, уже забылось, как будоражили тогда буквально всех журнальные, газетные статьи.

Ещё существовала система лимитов на бумагу и «полиграфические мощности», и наш сборник вышел жалким тиражом… в шестьдесят пять тысяч экземпляров! Он стоил два рубля, а перекупщики продавали за двадцать. Оформил книгу сам Михаил Аникст, но сильно задержал процесс: зачитывался рукописью. Обсуждение же вышедшего сборника в Доме культуры МГУ в переполненном зале длилось шесть часов без перерыва. Такие фантастические цифры.

Институт книги проводил тогда опросы, исследовал движение читательских предпочтений, и родилась идея с помощью социологов Института выявить наиболее популярных, самых любимых публицистов года и сделать сборник их статей — от каждого статья, специально для сборника написанная.

По целой серии опросов определились двенадцать лидеров 1988 года, статьи им заказали, пошла работа. Книгу же решили назвать так: «В своём отечестве пророки?»

В марте 1989 года, накануне выхода сборника созвездие двенадцати лауреатов собрали в Красных палатах на Остоженке для вручения им Почётных дипломов Института книги. Полукругом на стульях уселись: Николай Шмелёв, Андрей Нуйкин, Василий Селюнин, Анатолий Стреляный, Гавриил Попов, Отто Лацис, Наталья Иванова, Юрий Карякин, Аркадий Ваксберг, Фёдор Бурлацкий и Геннадий Лисичкин (Юрий Черниченко не смог прийти). Звучали лауреатские речи, была дискуссия, снимало Центральное телевидение. Мне выпало вести всё это действо.

Я с микрофоном на длинном шнуре метался меж публикой и пророками, всё шло замечательно, приближаясь к точке кипения, а у меня имелось несколько заранее подготовленных вопросов, я их периодически кидал, чтоб раздувалось пламя… Среди моих вопросов был один — сакраментальный.

Когда-то, в дни ранней молодости, я восхищался Великой французской революцией: «Свобода, равенство и братство». Звучало это для меня, как упоительная музыка… Но…

«Ну как же, как же так? — сокрушался я. — Как могли они к этому прекрасному лозунгу вдруг приписать такую мерзость?»

Теперь же думал я иначе и приготовил свой вопрос.

Но тут в сторонку меня отвела ведущая телевизионная дама. Нужно сказать, что это самое Центральное телевидение существовало тогда как-то ото всего отдельно, в сонной лагуне, укрытой от публицистических бурь. И работали на нём, как и моя ведущая, довольно ещё молодые, но совершенно замшелые тётки. Вот и моя взяла меня под руку и зашипела в ухо:

— Немедленно сделайте что-нибудь. От скуки можно сдохнуть. Я съёмку прекращу.

Я отмахнулся и продолжил. А передача, скажу, забегая вперёд, в эфир потом не вышла.

И вот я понял, что настаёт момент искомой истины. И начал я, примерно, так:

— Друзья, мы всё говорим о правовом государстве, о свободе личности, вообще о свободе… Это всё постулируется сейчас даже с высоких трибун. Ещё немного, и мы получим свободу, права на свободу… А как же её обеспечить, чем её удержать? Что может стать гарантией свободы? Где та незыблемая основа, на которой может надёжно укрепиться свободный человек?

Поскольку из юристов был здесь один Аркадий Ваксберг, вопрос я обратил к нему. Он долго говорил о законности, о праве, но не приблизился к ответу. Я подходил к другим, но не находил искомого. И вот я говорю: