Анатолий Конаржевский - Десять лет на острие бритвы

Магнитка! Магнитка! Дважды входившая в мою жизнь — один раз на взлете, второй — в унижении.

В начале 1949 года меня назначили зам. главного инженера Челябинского МУ треста «Уралсантехмонтаж» по работам трестов «Златоустстальстрой» и «Южуралрудстрой», подчинив Бакальский и Саткинский участки, а в 1951 г. главным инженером, вновь организованного Златоустовского монтажного управления треста «Уралсантехмонтаж». Не оправдался прогноз некоторых товарищей, говоривших, что с моим «грузом» дальше нач-ка участка не пройти.

Все мои обращения в Верховный Совет в эти три года остались без последствий, приходил всегда один и тот же стандартный ответ — «Оснований к пересмотру вашего дела нет». В 1951 г. решил попасть на прием к Швернику.

В приемной меня спросил: «По какому вопросу вы добиваетесь приема?» Когда я объяснил, то мне ответили: «По этим вопросам товарищ Шверник не принимает». Пошел в коллегию защитников и там был отказ. «Мы такими делами не занимаемся». А кто же занимается? Ответили коротко: «НКВД». Лучше всего напишите в Верховный Совет просьбу о снятии судимости.

С этим согласиться не мог, значит признать себя все же виновным. Выйдя из приемной, я сказал жене (она была со мной): «Знаешь Мишка, во мне начинает зарождаться какое-то настороженное чувство к Сталину. Опять аресты приехавших из Китая после войны с Японией, похожие на „кавежединские 1937 года“».

Совершенно непонятна антисемитская политика, несогласие взять начальником нашего управления Теуша, только потому, что он еврей. Мне стыдно и противно, когда главный инженер треста Фролов на мою настойчивую рекомендацию Леонида Давидовича дал понять, что это установка сверху и так же за это увольнение из органов НКВД. Все это вызывает сомнения, сомнения и сомнения. Я теперь становлюсь скептиком. Неужели Сталин — это лицо в маске? А история с еврейским театром, с врачами?

Там, за проволокой возникали такие мысли, но их немедленно отгонял, считая их кощунством, а сейчас не знаю, где истина и прячу свою голову в работу, как страус в кусты.

Через три года Главк направил меня в Камышин организовать новое управление УПР-500, остаться там главным инженером. В Камышине начиналось строительство крупного хлопчато-бумажного комбината и кранового завода с полным комплексом социально-бытовой сферы — жилого поселка на 30 тыс. жителей, школы, магазинов, бани, поликлиники, Дворца культуры и др. причем, намечались самые сжатые строки. Значительно расширялось военно-морское училище. Оно и крановый завод должны были пополнить мужскую часть населения для предотвращения текучести женской половины. Работа была интересной и даже слишком самостоятельной, т. к. трест находился аж в Куйбышеве. Уехал начальник управления.

«Волгосантехмонтаж» предложил мне принять руководство управлением. Я об этом даже не думал и сразу в голове мелькнуло «а мои десять лет, ведь они за спиной». Спросил главного: «А как же отреагирует на мою кандидатуру горком партии на беспартийную, да еще с таким недавним прошлым?» «Попытаемся! Мнение Главка и треста однозначно, вы — наиболее подходящая кандидатура. Предварительный разговор начальника Главка с горкомом был, будем надеяться».

Часа через два, вернувшись из горкома, он сказал всего три слова: «Поздравляю, горком согласен. О вас там хорошего мнения».

Разоблачение Сталина почему-то на меня не произвело большого впечатления, как будто я был к этому подготовлен заранее, но с плеч свалился громадный груз. Вот она та правда, которая, наконец, восторжествовала. Подумал, что мое письмо на имя Хрущева, посланное больше полгода тому назад, неверное, начнет действовать. Действительно, в декабре 1956 г. меня вызвали в Волгоградский обком партии, где в парткомиссии сообщили, что Воронежский облсуд пересмотрел дело и приговор тройки отменил из-за отсутствия состава преступления.

«Займемся вашими партийными делами». Выявилось совершенно невероятное: я не был исключен из кандидатов в члены партии. Документы найдены в архиве, где пролежали 19 лет с 1937 года. На бюро обкома решили считать меня автоматически выбывшим, принимая во внимание, что кандидатский стаж все равно не засчитывается и не имеет значения для партийного стажа. Отстаивать сохранение хотя бы одного года, как я понял, из настроений членов бюро, еще не успевших полностью отрешиться от сталинских времен, судя по реплике секретаря обкома: «И все-таки иностранное радио не следовало бы слушать».

Кроме того я знал, что по возвращению в Камышин буду принят в партию, так и было — через неделю я стал кандидатом, а в феврале 1958 г. — членом партии. УНР-500, в связи с организацией Совнархозов, перешел в трест «Кавсантехмонтаж».

В апреле Главк телеграммой вызвал меня в Москву, а из Ростова позвонил управляющий трестом Константин Захарович Глазунов и предупредил, чтобы я на перевод в Рустави не соглашался, куда мне будут предлагать перейти в связи со строительством там металлургического завода и организацией нового управления. Глазунов предложил настаивать на перевод в Краснодар, где намечается строительство одиннадцати сахарных заводов. Кубань должна стать сахарным краем.

В Москве начальник Главка Васильев на мой отказ от Рустави, заявил, что «не будет вести разговор с Камышинским горкомом о моем освобождении от УНР-500. Пускай, в конце концов, будет Краснодар, как этого хочет и Глазунов, но выбираться из Камышина вам придется самим, без моего участия».

Две недели я уговаривал секретаря горкома. Наконец, он заявил: «Хорошо, рассмотрим ваш вопрос на бюро». Члены бюро были против моего отпуска в Краснодар. Неожиданно выступил начальник КГБ: «Товарищи, его надо отпустить, неужели вы не понимаете, что ему, перенесшему в недавнем прошлом такую тяжелую моральную травму и теперь, когда представляется возможность получить хорошее питание, фрукты, виноград и тому подобные прелести неужели у вас отсутствует совесть?». Это выступление решило исход дела. Это тоже была встреча с НКВД.

На другой день я снялся с учета. Через два дня был уже в Ростове-на-Дону. Получив необходимую характеристику о Краснодарском управлении, вместе с К. З. Глазуновым отправились на автомашине в Краснодар. Не совсем приятно принимать управление при работающем начальнике, тем более согласившегося остаться работать начальником производственно-технического отдела. Надо было проявить такт, чтобы не задевать самолюбия и не выпячивать имевшие место ошибки и недостатки в работе управления, приведшие к постановке вопроса о его освобождении от руководства управлением со стороны крайкома, горкома партии и строителей. Он оказался простым, душевным человеком, несколько слабохарактерным. Мы поняли друг друга и наши взаимоотношения были не только нормальными, но даже и дружественными.