Валерий Шамбаров - Государство и революции

Но как раз идеологическая окраска и подкраска даже совсем казалось бы "непартийных" сторон жизни, специфика антикоммунистической борьбы в нашей стране и особенности крушения прежнего режима породили ряд серьезных побочных явлений. В отличие, скажем, от Прибалтики или Грузии, у нас борьба велась не под национальными, а под демократическими лозунгами. И абстрактные "демократические ценности" взяли верх над вполне конкретными государственными и национальными. Точнее, это государственные ценности, которыми оперировала на последнем этапе существования коммунистическая власть, на которых слишком часто спекулировали советские вожди, вынуждая народ идти на те или иные жертвы, стали восприниматься в качестве пустой и ненужной абстракции. А демократические ощущались вполне конкретно - свобода говорить и читать то, что тебе вздумается, свобода смеяться над обрыдлой коммунистической пропагандой, свобода от надоевшей парткомовской опеки... А поскольку при Горбачеве страна дошла до крайней нищеты, и одним из стимулов борьбы становилось наглядное сравнение жизни "у нас" и "у них", то с демократией связывались и надежды на конкретное материальное благополучие. Раз оно оказалось достижимым при демократии и недостижимым при социализме, значит надо и нам сделать то же самое - только и всего...

И широкое распространение получило стихийное западничество. Зарубежные модели ложились в проекты реформ, зарубежные стереотипы охватили интеллектуальную сферу, зарубежные мнения воспринимались в качестве неоспоримых истин. Да ведь и бытовые условия преобразовывались зарубежными товарами - так что и сами "демократические ценности" воспринимались порой на примитивном потребительском уровне. Чего греха таить, было в этих настроениях и наивное иждивенчество. Причем базирующееся на чисто русских особенностях мышления. Каждый судит о других по себе, вот и представлялось - дескать, раз мы стали теперь "демократическими", то нам должны бескорыстно, по-братски помогать. Так же, как мы сами помогали странам, которые становились социалистическими - можно сказать, "последнюю рубаху" отдать были готовы.

Впрочем, что касается патриотизма и общенародных ценностей, то наверное, и не могло массовое сознание мгновенно перестроиться из идеологической системы координат, определявшей единство прежней государственной общности, к координатам национально-историческим, которые стали определять эту общность после распада СССР. И в результате даже само понятие "патриотизма" было целиком отдано на откуп коммунистам. Потому что отчасти оно действительно ориентировалось на "советский патриотизм", увязывающий в неразрывное целое силу и величие государства с идеологией и партийным режимом. А отчасти игра на национально-патриотических началах и чувствах была просто перехвачена коммунистами как вакантная идеологическая ниша, которой пренебрегли "демократы". Ну а некий обновленный, именно "российский" патриотизм, мог ли возникнуть сразу, если даже принадлежность к новому государству определилась столь резко, а для многих и случайно - по месту проживания в Москве или Пскове, а не в Киеве или Кутаиси? И в результате вместо рушащейся и разрушаемой "советской" возникала не "российская" а "постсоветская" психология - аморфное эгоцентрическое равнодушие, не выходящее за пределы сферы личного потребления.

Да и вся правительственная политика, все демократические реформы первых постсоветских лет ложились в ту же струю, а "государственное" сплошь и рядом оказывалось в положении пресловутого ребенка, выплескиваемого вместе с грязной водой. Централизация? Долой! Хватит с нас командно-административных методов. Геополитические интересы? А чего мы там забыли? Заводы и фабрики? Срочно приватизировать. Достаточно нам общего и общественного, даешь частное! Армия и ВПК? Да зачем они нужны? Мы же больше не "коммунистические агрессоры", воевать ни с кем не собираемся - значит и на нас никто не полезет. Сепаратизм? Но это право на самоопределение! Вон уже сколько потеряли, так стоит ли еще из-за одного клочка территории беспокоиться? А уж что касается КГБ, тут двух мнений вообще не было, поскольку и сам Ельцин столь мощной организации опасался. Долой "государство в государстве"! Да и действительно, зачем оно? Со шпиономанией коммунистических времен мы тоже покончили - и выходит, КГБ уже совершенно не нужен. Ну а насчет настоящих шпионов и террористов, с которыми он ох как успешно бороться бы мог, то в демократической эйфории об этом вряд ли кто и задумывался. Какие там шпионы, если мы ко всем с открытой душой, и нам скрывать нечего? Какие там террористы, если все у нас "друзья", и мы кому хошь на любые уступки готовы?

И все же надо отдать должное - прагматизм Бориса Николаевича, его опыт руководящей работы, пусть даже и недостаточный на президентском посту, все же позволили ему удержать страну в свистопляске реформ на неком отличном от нуля уровне. Затормозить. Уберечь на грани полного и необратимого развала. Потому что на самом-то деле деструктивные процессы могли пойти и дальше. И здесь мы вольно или невольно подходим к оценке событий октября 1993 г. Рассматривать их с юридической точки зрения, как пытаются это делать многие обозреватели - мол, имел ли право законно избранный президент расстреливать законно избранный парламент, представляется совершенно бессмысленным. Ибо окажется, что в полной неразберихе тогдашнего законодательства все действовали в рамках своих прав. И президент имел право распускать парламент, как и право использовать войска. И парламент имел право не подчиняться президенту, смещать его и даже содержать собственные силовые структуры. Разве что Останкино громил и налеты на мэрию и военные ведомства производил "незаконно". Несостоятельной и крайне упрощенной выглядит и официальная пропагандистская версия, прозвучавшая в те дни - о попытке коммунистического контрпереворота, организованного "красными" реакционерами, хотя позже эта версия утвердилась и в западной литературе поскольку для иностранного обывателя такое объяснение выглядело достаточно простым и понятным.

На самом же деле к периоду августа 1991- октября 1993 гг. больше подходит сравнение с обстановкой в России после Февраля 17-го. Двоевластие, практически вырождающееся в безвластие и анархию. Президентская власть аналог Временного Правительства, хоть и непоследовательно, неуверенно, но все же вынужденная думать о государственных интересах и держаться за них. И Верховный Совет - как аналог Советов. Власть политиков, слепо цепляющихся за догматические пункты собственных программ. Политиков заведомо недовольных, обойденных при дележках государственных портфелей и более теплых, чем у них, мест. Рвущихся к более высоким постам. А стало быть, находящихся в бескомпромиссной оппозиции и заинтересованных в дальнейшей революционизации общества для своих политических игр.