Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

К слову, — аппараты ЦК партии и любой большой кинокомпании имеют очень большое сходство — корпоративное мышление. Люди получают зарплату за то, чтобы сказать «нет». И только один получает зарплату за то, чтобы сказать «да». Но вот его-то как раз и не встретить. И обычно слышишь: «Я прочел ваш сценарий, но пока не знаю, что о нем думать»…

— Но ведь вы давно могли бы почивать на лаврах! Быть, что называется, на фестивальном кругу, в жюри и т. д. — как, скажем, некоторые режиссеры оттуда, из России: давно уже ничего не снимают, но активно циркулируют в кинематографическом мире, — Сергей испытующе посматривал на Кончаловского.

— Я уехал в 42 года, имея картины, фестивальные звания и прочее… Так уехать из России означает получить колоссальный удар: оказывается вдруг, что ты совсем не то, что думаешь о себе. Все-таки жизнь в России создавала определенные иллюзии: что ты, например, особо известный. Или — особо талантливый… И вдруг ты приезжаешь — а тебя никто не знает. Да и знать-то не хочет… — Андрей ненадолго задумался и, как бы вспоминая, продолжил. — Приходится начинать все сначала. Знаете, ведь это очень освежающее ощущение! Я себя в этом смысле почувствовал настолько молодым, что до сих пор ощущаю свою молодость.

И я все время чему-то учусь. Я хочу учиться — хочу научиться еще чему-то, пока жив! Когда я снимал «Танго и Кэш», я все время чему-то учился: я хотел видеть, как живут большие звезды, хотел знать, как они работают, хотел знать, сколько человек у них работает в обслуге… Да и просто интересно знать, что это такое — снимать 50-миллионную картину. Наблюдать, например, как эти люди прилетают на вертолетах на съемочную площадку…

Мне все время хочется узнать новое, и потому я «влезаю» во множество картин. А еще присутствует некая авантюристическая жилка. Но даже дело и не в этом. Вот вы говорите — «почивать на лаврах». Я думаю, что мои соотечественники, вернее, значительное их число, искренне верят в то, что именно дома они могут принести пользу. Те же, кто стремится уехать, просто не знают, что их ждет здесь. Это же страшно — когда вдруг замечаешь, что все учтиво кивают головами, но при этом надевают темные очки и скрывают зевоту… А ты не понимаешь, почему.

Найти с ними общий язык очень сложно. Многие из них и говорят-то не на том языке. Вот я и думаю: «Боже мой, а что, если бы я уехал не в 42 года, а в 30 лет? Ведь какое бы было счастье!»

— Но вы тогда бы не сделали там того, чего и сегодня совсем не приходится стыдиться, — как бы возражая, заметил Сергей.

— Надеюсь… И тем не менее, я был бы более счастлив, если бы уехал раньше. Да, я был бы счастливее! Хотя, конечно, я ни о чем не жалею — потому что снял, например, «Сибириаду». Но ведь жизнь идет…

— Один большой поэт, недавно гостивший здесь, в минуту откровенности, сказал мне незадолго до возвращения: «Каким бы я был счастливым человеком, если бы жил здесь с 30-ти лет! И ведь был у меня такой шанс…» Звучит почти дословно, — вспоминая эпизод, я не стал называть имя поэта — как и не считаю возможным без его ведома сделать это здесь в записи нашей беседы.

— Да… Помню, в штате Орегон на съемках «Гомер и Эдди» присутствовал Юрий Нагибин, с которым я писал сценарий о Рахманинове. Юрий Маркович — замечательный писатель: относясь по-разному к тому, что он делает, я считаю его классиком. И еще — он никогда не был ни с кем: он не был членом партии, никогда никуда не вступал, ему ниоткуда не нужно было выходить. И вот, тот день 1986 года на берегу реки Орегон.

Красота была неописуемая, напоминавшая сибирскую… Он сидел, отрешенно глядя на реку. В перерыве я подошел к нему и спросил: «Юра, отчего ты такой грустный?» — «Чайки летят, — ответил он, — красиво! Понимаешь — беспартийные чайки! Дым вот идет из трубы, понимаешь — беспартийный дым! Красота какая… Ведь дома все вроде то же, а не то!» Это ж потрясающе, как он сказал «беспартийный дым! беспартийные чайки!»…

За неспешным разговором Андрей снова вернулся к России.

— Тогда, — он рассказывал о середине 80-х, — было другое время. С нынешними переменами многие связывают свои надежды — на то, прежде всего, что все-таки в стране будет беспартийность. А пока там снова партийность: все разделились на группы и снова не могут найти компромисса! Опять нет миротворческого начала — а это и есть очень российское зло… То, что сегодня творится в России, в Югославии, даже в Греции или Болгарии — это одна и та же модель. И поэтому я надеюсь, что Ельцину удастся консолидировать абсолютную власть. Василий Аксенов сказал как-то про Россию: «Детский сад строгого режима».

— Иными словами, в Россию демократию можно принести только твердой рукой?

Ответ Кончаловского был как раз таким, как я и ожидал.

— Да! Еще Столыпин говорил, что либеральные реформы у русского человека связаны с представлениями о слабости власти. Поэтому их реализация нуждается в ужесточении режима. Во французском языке есть такое выражение «democratic musclee» — демократия с мускулами. На мой взгляд, такая демократия хорошо работает в Южной Корее, например, в Сингапуре…

Вот я и думаю: хорошо бы Ельцин успел сделать максимум до того момента, пока он не растерял свой престиж. Потому что все равно это будет связано с потерей престижа: продолжая дело Горбачева, он двигается в том направлении, где неизбежно будет терять престиж — хотя бы потому, что ужесточение реформ означает ужесточение экономической структуры, беспощадность рынка и все, сопутствующее этому. Лечение рублем или долларом — самая беспощадная дубинка.

Но и самая эффективная. Досталь, директор киностудии «Мосфильм», сегодня мечтает всех держать за забором: чтобы будущие сотрудники стояли там, а он бы по одному выбирал. Тогда они будут работать как следует! А когда он попытался приватизировать студию, ничего не получилось: «Мосфильм» забастовал. Это, действительно, очень сложный процесс. Но ведь надо же из этого как-то выходить!

А все предсказания кровавого переворота в России западными политологами неверны: они все примеряют на европейскую ментальность, где терпимость велика, а нетерпение — гигантское. В России все наоборот: нетерпимость великая, а терпение — гигантское. К слову, русский крестьянин сегодня живет много лучше, чем 10 лет назад: никто ничего у него не отнимает, и притом, в стране огромное количество земли, которая еще не обработана. Иди — бери, сажай!

Прошло еще некоторое время в обсуждении нынешних российских коллизий, и наступил момент, когда я счел уместным спросить режиссера — каковы его планы и с чем связаны его нынешние надежды?

— Я написал сценарий по роману Андре Мальро «Королевский путь». Действие его происходит в Камбодже, во Вьетнаме. Для меня это очень серьезная работа, — о корнях коммунизма в Юго-Восточной Азии. И хотя Мальро писал не об этом, но я «выгибаю» сценарий так, что получается именно об этом. Сам роман достаточно политический, он о двух европейцах в джунглях Камбоджи. 1927 год, начало зарождения коммунизма. Ну и вот, по моей версии получается, что без европейской либеральной и американской либеральной мысли не было бы Пол Пота.