Глеб Скороходов - Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер

Вообще я не встречал актрисы, так сомневающейся во всем, что она делала. Работа над пластинкой в итоге затянулась почти на год!

Ах, была как Буратино

Я когда-то молода!..

Как-то Рина Васильевна позвонила мне:

– Когда завтра у вас аппаратная? В два? Катастрофа! Меня вызвали к двенадцати на совещание в министерство культуры. И отменять прослушивание я не хочу, и в министерстве быть должна! Что делать?

Не знаю, что предприняла Рина Васильевна, но из министерства на Неглинке – вышла через десять минут после начала совещания. Радостная и веселая:

– Я свободна! У нас есть время, пойдемте на студию пешком по бульварам. Я обожаю пешие прогулки, особенно когда есть на кого опереться, – сказала она с улыбкой.

– Вообще я могла бы быть неплохим гидом по ушедшей театральной Москве, водила бы студентов-актеров, или просто москвичей и гостей столицы. И уверяю вас, неплохо бы зарабатывала!

Мы дошли до Трубной, и тут она остановилась как вкопанная.

– Уверена, что вы этого здания не знаете. Здесь же был знаменитый на всю Москву ресторан Оливье! Роскошный, с огромным зеркальным залом, где шла кабаретная программа, с отдельными кабинетами. С лучшей кухней! Оливье – прославленный кулинар! У всех поваров мира одинаковые продукты, но у одного получается салат Оливье, а у другого – варево, которым того гляди и отравишься! Мы подошли к широкой входной двери

– А что сейчас здесь? Читайте, – попросила Рина Васильевна.

– Издательство «Высшая школа», – прочитал я вслух на стеклянной табличке.

– Издательство в ресторане – неплохо! – улыбнулась Зеленая. – Или лучше так: высшая школа в ресторане! Но мы обязательно должны зайти сюда: для меня это место историческое!

К Оливье я бегала из «He-рыдая» – у него тоже программа начиналась раньше нашей. Здесь я с Утесовым познакомилась – он тогда еще без джаза работал…

Мы вошли в зал, уставленный канцелярскими столами.

– Смотрите, все почти так, как шестьдесят лет назад. Зеркал было больше. И занавес у Ольвье был роскошный – темно– красный бархат с золотыми кистями и бахромой.

В 1864 г. московский купец Яков Пегов совместно с кулинаром Люсьеном Оливье открыли на Трубной площади французский ресторан «Эрмитаж»

Удивительно, что может сделать в нашей жизни случай!

Однажды я прибежала сюда – программа уже шла – на сцене играл известный гитарист. У него был прекрасный зарубежный псевдоним – Джон Данкер. И играл он па самом в ту пору модном и изысканном инструменте – гавайской гитаре. Он густо бриолииил волосы, деля их пополам строгим пробором и выглядел действительно иностранцем, хотя был Иваном Николаевичем Соколовым, и вообще «своим парнем». Конферансье обычно его объявляли:

– Выступает звезда гавайской гитары Джон Данкер! – А потом добавляли: – Ну, Ваня, давай, выдай что-нибудь публике!

Но в тот вечер чуть не разразилась катастрофа. Ваня играет на сцене, а администратор, такая дородная женщина в три обхвата, кинулась ко мне, едва я появилась за кулисами:

– Риночка, спасайте меня! Нашего пианиста нет – запил, наверное, скотина! Ваня кончает и у меня больше ни одного номера! Сделайте что-нибудь! Может, споете без рояля? Только не срывайте программу, умоляю!

И я вышла на сцену, еще не зная – зачем. Публика мне вежливо похлопала. А я стою и вдруг решилась показать то, что показывала только друзьям, да иногда актерам за кулисами.

– Я очень люблю слушать, как дети читают стихи, – сказала я. – Особенно, когда они делают сами, а не но просьбе взрослых.

И начала читать Чуковского «Одеяло убежало» – «Мойдодыр», потом из «Крокодила» кусочек: «Но тут распахнулися двери, в дверях появилися звери».

«Звери» были уже на «бис». Так меня приняли!

Звуковые страницы детского журнала «Колобок»

Вы же не знаете: раньше на эстраде никто «по-детски» стихов не читал. Я сама сначала не поняла, что наткнулась на новый жанр. Значительно позже его научно назвали «Взрослым о детях», а я еще лет пять-шесть не могла отважиться повторить экспромт у Оливье. А потом, позже все пошло-поехало. У меня появились подражатели, а Кукрыниксы удостоили меня карикатуры, которую почему-то назвали «дружеским шаржем». Там у меня нос, как у Буратино, но Саша Раскин прекрасно написал:

А потом уже появились пластинки, где я читаю стихи «детским голосом».

– У меня была одна такая – «Мой рисунок» С. Михалкова, – сказал я.

– Их были десятки! – восторженно заметила Рина Васильевна и опять внезапно погрустнела: – А разве это нормально, как у людей?! Бездетная, я всю жизнь читаю за детей стихи и рассказы, и никого лучше детей в мире не знаю. Не повезло мне, хотя мать из меня могла получиться. Я разговариваю с детьми часами, как со взрослыми. И мне кажется, они меня признают. А потом и это кончается. Как и все в жизни…

Мы шли по Петровскому бульвару. Молчали. Рина Васильевна не могла долго держать паузу. На Страстном она заговорила:

– А разве не удивительно, что у меня полжизни – случай?! Случайно встретила мужа. Константин Тихонович, как вы знаете, архитектор. От эстрады он очень был далек. Вот почему, опять же случайно, ближайший круг моих друзей далек от эстрадного.

Случайно появился мой псевдоним. Нет, фамилия у меня настоящая, родная, а вот имя. Меня звать Екатерина, ужасно длинно показалось художнику, когда он писал для «He-рыдая» афишу. Он и сделал из Екатерины – Рину Случайно! Всем эта Рина так пришлась по душе, что я и не думала от нее избавляться!

Однажды на одной из афиш ее длинное имя Екатерина Зеленая не уместилось и его сократили – написали Рина Зеленая. Это имя осталось с ней навсегда

Случайно попала в кино: Коля Экк, тогда начинающий режиссер, пришел в тот же «Не рыдай», услышал меня и, когда начал делать первый наш звуковой фильм «Путевку в жизнь», пригласил меня сниматься. Я же в «Путевке» только одно и делаю, что пою частушки, блатные, правда. В притоне Жигана. Жаль, на нашу пластинку нельзя взять – воровской жаргон, блатняга – не разрешат, и не думайте! А как я пела! Вокалистка! Большой театр!