Лев Лурье - Без Москвы

В управлении культуры Ленгорисполкома и в Смольном решили: надо от нее избавляться, потому что она слишком энергичная, все время чего-то хочет, засыпает начальство предложениями, жалуется. Брежневское же время тихое – живи и давай жить другим.

Вскоре после Павловского юбилея Зеленову сняли. Она оказалась вне музея, вне своих любимых экспонатов, и через 3 года, в 1980 году, выступая на партийном собрании в Павловском дворце, умерла от удара.

Анатолий Кучумов в 1977 году тяжело заболел и вышел на пенсию. Несмотря на недуг, он сохранял ясный ум и подсказывал хранителям, чем обставлять новые залы в Пушкине, Гатчине и Петергофе. В 1985 году его и еще 5 реставраторов Павловского дворца наградили Ленинскими премиями.

Почему абсолютно разрушенный Павловск превратился в лучший в мире музей ампира? Это триумф воли двух людей – Анны Ивановны Зеленовой и Анатолия Михайловича Кучумова. Несмотря на экономическую ситуацию, войну, они, не щадя здоровья, нервов, сделали Павловск. Здесь работали реставраторы, строители, им помогали жители города, но в целом Павловск – это памятник этим двум замечательным людям.

Михаил Илларионович Артамонов – тезка знаменитого фельдмаршала Кутузова, который, как известно, выигрывал скорее не тактическим гением, а стоицизмом и здравым смыслом. И Артамонова отличали эти же качества.

Захват большевиками прежней царской резиденции – Зимнего дворца – ознаменовал наступление новой эпохи российской истории. Дворец превратился в музей. Тверскому крестьянину, солдату Михаилу Артамонову было в это время 19 лет. Весной 1917 года он оказался в революционном Петрограде, где присутствовал на выступлении Ленина. Много лет спустя, когда партийное начальство истфака попросило Артамонова поделиться этими воспоминаниями со студентами, получился конфуз. Выступление Артамонова до сих пор пересказывают как анекдот.

Михаил Илларионович рассказывал так: «Наконец вышел один странный человечек, маленький, очень живой, лысый (правда, вокруг его головы были видны рыжие волосики), и стал говорить, отчаянно жестикулируя. Я спросил своего товарища: “Кто это?” Мне шепнули: “Главарь большевиков, Ленин”. Большую часть слов было не слышно, а те, которые до нас доносились, были как-то непонятны. В общем, мы постояли, постояли и разошлись».

После демобилизации молодой Артамонов оказался перед выбором жизненного пути. Он занимался рисунком у знаменитого художника Петрова-Водкина. Однако возобладал интерес к истории. В 1921 году Артамонов поступил в Петроградский университет на отделение археологии и истории искусств. В 1924 году его окончил.

Крестьянский сын из Тверской губернии за 30 лет сделал невероятную карьеру: знаменитый археолог, первооткрыватель хазарских древностей, исследователь скифов, заведующий кафедрой археологии в Ленинградском государственном университете. Одно время он даже исполнял обязанности ректора ЛГУ.

Наиболее значительные открытия Артамонова связаны с исследованиями таинственного народа – хазар, которому славяне одно время даже платили дань. Уже в 1929 году в ходе первой самостоятельной экспедиции Артамонов открыл хазарский город Саркел. Но изучение Хазарского каганата только начиналось. Михаил Илларионович возглавил Волго-Донскую археологическую экспедицию. В августе 1951 года на хутор Попов, где находилась база экспедиции, мотоциклист доставил «красную» правительственную телеграмму: Михаилу Артамонову предписывалось до 1 сентября принять руководство Эрмитажем.

Должность замечательная, но вот время и место не благоприятствовали новому директору. 1951-й – это год борьбы с низкопоклонством и космополитизмом. А в Эрмитаже – главным образом западноевропейское искусство.

Портик Нового Эрмитажа. 1950-е годы

Вид на Эрмитаж со Стрелки Васильевского острова

Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа с 1992 года: «Безусловно, постоянно шли разговоры о том, что Эрмитаж, как нечто западное, противостоит русскому духу. В те времена нельзя было сказать: “Вы что, с ума сошли? Это же главный памятник российской государственности, Российской империи!”».

У ленинградских властей возник проект «исправления» Эрмитажа – превращения его в настоящий советский музей. Особо раздражали партийных идеологов картины религиозного содержания, интерес к которым расценивался как «религиозная пропаганда». В эту категорию попали даже мадонны Леонардо и Рафаэля. Этим планам противостоял прежний директор музея – академик Орбели.

Абрам Столяр, доктор исторических наук: «Иосиф Абгарович Орбели был очень яркой фигурой. Он был известен всей стране как руководитель колоссальных всенародных чествований Руставели, Пушкина. Эрмитажу Орбели был предан бесконечно и отдал ему большой кусок своей жизни. Он выставил из Эрмитажа Музей революции и Музей Ленинского комсомола».

Поэтому власти и решили заменить Орбели Артамоновым. Крестьянский сын казался самой подходящей фигурой для разгрома музея, созданного российскими императорами. Однако инициаторы этого назначения не понимали, кого они выбрали.

Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа с 1992 года: «Его крестьянско-пролетарское происхождение казалось безупречным. При этом он был причастен к авангардному искусству и, будучи ведущим археологом, хорошо знал эрмитажников, которые занимались изобразительным искусством».

Новый директор Эрмитажа начал свою деятельность с того, что отменил увольнение сотрудников с неподходящими анкетами, о котором уже объявил райком партии. Вместо чистки экспозиции от мадонн и святых Артамонов занялся укреплением научной репутации Эрмитажа.

Михаил Илларионович Артамонов

Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа с 1992 года: «Это был очень серьезный период, когда Эрмитаж становился на ноги, когда в нем развивалась наука, издательская и выставочная деятельность».

Эрмитаж стал прибежищем специалистов, которых выгоняли за неблагонадежность из других научных учреждений. Был в их числе и сын опальной Ахматовой и расстрелянного Гумилева – Лев Николаевич Гумилев.

Абрам Столяр, доктор исторических наук: «Артамонов всегда его именовал только Лёвушкой, опекал. Гумилев был у Михаила Илларионовича первым в экспедиции 1930 года. Когда Лёва вышел в 1956 году из очередного заключения, он снова повис в воздухе. Михаил Илларионович его четырьмя последовательными приказами 6 лет держал в Эрмитаже без рабочих нагрузок».