Андрей Ранчин - Борис и Глеб

Эти моления, естественно, не являются «записью» подлинных молитв юного князя. Убийцы вряд ли оставили ему достаточно времени для таких прошений и сетований, всё было проще, грубее и быстрее. Но психологически они вполне достоверны.

В самом убиении Глеба содержатся, возможно, какие-то отголоски древнего обряда. Князя убивают не сами посланцы Святополка во главе с Горясером, а собственный слуга, причем это повар, и он этнически и, возможно, религиозно «чужой», «чуждый»: имя Торчин — это этноним тюркского народа (торков), выходцы из которого служили русским князьям. Подобным образом позднее, в 1097 году, князя Василька Теребовльского поручат ослепить овчарю Берендею, чье имя является обозначением другого тюркского народа. (При этом летописец называет Берендея «торчином» — торком {444} .) Убийство Глеба поваром похоже на жертвоприношение, при этом «свои» злодеи — посланцы Святополка не решаются сами зарезать ребенка. Но в христианском смысловом пространстве это преступление предстает подобием Крестной Жертвы Христа: не случайно и «Повесть временных лет», и «Сказание о Борисе и Глебе» называют убиваемого агнцем, как Агнцем Небесным символически именуется Иисус Христос [128].

Неясно, что сделали убийцы с телом Глеба, почему они бросили или захоронили его в лесу, но не привезли в Киев либо в Вышгород, как поступили с Борисом. Возможно, убийцы опасались нападения каких-то людей Глеба или его приверженцев и очень спешили. Тело было положено между двумя колодами, но что это значит? Е. Е. Голубинский отвел расхожее понимание этих слов: «“Межи двема колодама” многие, если не большая часть, понимают так, что тело не было погребено в земле, а оставлено лежать и валяться поверх земли между двумя колодами. Но понимать дело так представляется до крайности невероятным и просто невозможным. Если бы не погребли тела убийцы князя, то как не захотела бы сделать этого бывшая его свита, как жители Смоленска оставили бы лежать на своем поле мертвому непогребенному телу и при том телу князя? По всей вероятности, “межи двема колодама” должно понимать так, что тело погребено было не с подобающею честию (где-либо при церкви) в княжеском каменном гробе, а с бесчестием (на поле) в простолюдинском деревянном гробе, состоявшем из двух колод, каковы были деревянные гробы в древнейшее время. <���…> Если говорится, что тело осталось невредимым от зверей, то тут разумеется, что погребение не в жилом месте, а на поле, и закопанное в земле очень мелко, как закапывались тела в древнее время, оно могло бы легко быть отрыто зверями и по сдвинутии верхней колоды с нижней быть ими пожранным. Если говорится, что тело было “повержено”, то последнее выражение нужно понимать в том смысле, что тело с бесчестием брошено было убийцами. Несообразность понимать дело так, будто тело Глеба оставлено было не погребенным валяться на поле, признавали книжные люди XV века, и один из них говорит, что в месяцеслове написанного им требника: “и погребоша его (Глеба) на пусте месте <���…>”» [129]. Однако глагол «поврещи», употребленный в тексте Несторова «Чтения…», и производное от него страдательное причастие прошедшего времени «повьрженыи», употребленное в тексте «Сказания…» (в летописной повести — «повержену»), возможно, все-таки употреблены в значении «оставить, покинуть» [130].

В кратком житии Бориса и Глеба, предназначавшемся для богослужебных чтений и входящем в Пролог краткой редакции под 24 июля, содержатся два отличия от других текстов, посвященных святым. Во-первых, рассказывается, что убийцы рассекли корабль Глеба и накрыли обломками тело убиенного. Во-вторых, место, в котором было оставлено тело, названо «дубравой». На обе особенности обратил внимание исследователь Борисоглебских памятников С.А. Бугославский. Погребение тела Глеба под досками корабля он объяснил влиянием миниатюры, на которой тело Глеба накрывают ладьей (такая миниатюра сохранилась в относительно поздней рукописи — Сильвестровском сборнике XIV века, но у нее могли быть прообразы) {445} . Но есть и другие объяснения упоминания о закрывании тела Глеба обломками корабля: это домысел кого-то из переписчиков-редакторов {446} или влияние устных рассказов {447} . [131]

В исследовательской литературе относительно недавно получила распространение мысль, что убийцы, оставляя тело Глеба между двумя колодами, обращались с ним как с опасным покойником, которого в фольклористике принято именовать заложным [132]. Заложными считались умершие прежде срока — самоубийцы и насильственно лишенные жизни. Их не хоронили, а забрасывали ветками, хворостом, топили в болотах {448} , огораживали кольями {449} . Считалось, что тела заложных не принимает земля, а сами они становятся «ходячими мертвецами». Если Глеб мог восприниматься как заложный покойник, вредоносный для живых, то, возможно, тело его было не погребено, а именно брошено между двумя колодами, которые в таком случае исполняли защитную, оберегающую от умершего, функцию. Отношение к умершим неестественной смертью в народном сознании было двойственным. Нетление тела Глеба, упоминаемое в житиях, при отношении к убитому князю как к заложному могло получить и негативный смысл: по народным представлениям, нетление могло свидетельствовать о том, что тело покойника не принимается землей {450} . [133]Лес, где было оставлено (погребено?) тело, — одно из «нечистых» мест, в которых было принято погребать залож-ных покойников [134].

Однако неясно, насколько древней является такая практика обращения с телами умерших до срока: отказ от захоронения в земле ориентирован на обычай погребать мертвецов в землю; между тем до Крещения на Руси господствовало трупосожжение. Не очевидно, что обычай не хоронить заложных сложился уже в новокрещеной Руси к 1010-м годам. Мнение же некоторых фольклористов о глубокой древности этого обычая недоказуемо. Самое раннее свидетельство о суеверной практике отказывать заложным в ингумации, погребении в землю, относится только ко второй половине XIII века [135].

Последней жертвой Святополка стал древлянский князь Святослав, о чьей смерти в «Угорской горе», то есть в Карпатских горах, на пути в Венгрию «Повесть временных лет» сообщает в той же пространной статье под 1015 годом: «Святополк же окаянный и злой убил Святослава, послав к нему к горе Угорской, когда тот бежал в Угры. И стал Святополк думать: “Перебью всех своих братьев и стану один владеть Русскою землею”» {451} . В отличие от Бориса и Глеба древлянский князь не был причислен к лику святых. Почему у одного из трех братьев при одинаковом финале земной жизни оказалась такая посмертная участь, непохожая на посмертную судьбу двух других жертв? Вероятно, смерть Святослава за пределами «своего», русского пространства, в межграничье Руси и Венгрии была осмыслена символически — ведь в Средние века пространство не было нейтральным, оно было «своим» и «чужим», священным и профанным, мирским, «чистым» и «нечистым».