Андрей Ранчин - Борис и Глеб

Забрасывание тела Глеба хворостом в известии Летописца Переяславля Суздальского действительно напоминает обращение с заложным покойником. Однако не очень ясен источник этого сообщения и, соответственно, его достоверность (Повесть об убиении Бориса и Глеба, близкая к тексту «Сказания об убиении…», но содержащая ряд уникальных известий, входит в Летописце Переяславля Суздальского в состав «Повести временных лет», текст которой, по мнению А.А. Шахматова, восходит к так называемому Полихрону начала XIV века; рукопись Летописца Переяславля Суздальского датируется XV веком; см.: Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. // он же. Разыскания о русских летописях. М.; Жуковский, 2001. С. 621—629; существование Полихрона оспаривается; см.: Приселков М.Д. История русского летописания XI—XV вв. (Studiorum slavicorum monumenta. Т. 11). 2-е изд. / Подг. к печати В.Г. Вовиной. СПб., 1996. С. 103, 145—146. О возможных источниках дополнений текс та «Повести временных лет» в Летописце Переяславля Суздальского см.: Милютенко И.И. Летописец Переяславля Суздальского в летописании Северо-Восточной Руси нач. XIII в. Автореф. дисс. <���…> канд. филол. наук. СПб., 1992.).

Возможно, в Летописце Переяславля Суздальского содержится позднее осмысление оставления тела Глеба в прибрежном лесу как свидетельства, что с убитым обращались как с заложным покойником. К XV веку, когда составлялся летописец, ритуалы обращения с заложными покойниками уже несомненно сложились. Впрочем, повесть о Борисе и Глебе, входящая в состав Летописца Переяславля Суздальского, могла быть составлена ранее, в конце XII — начале XIII века ( Милютенко Н.И. Переяславское сказание о Борисе и Глебе // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 47. С. 81.).

Это Слово 5-е («О маловерьи») Серапиона Владимирского, составленное, по-видимому, в 1275 году, в котором обличается представление, что погребение в землю удавленника или утопленника вызывает «гнев земли»; см.: Громов М. Н., Миньков В.В. Идейные течения древнерусской мысли. СПб., 2001. С. 554. О версии, что с телом Глеба поступили как с телом заложного покойника, см. подробнее: Ратин А.М. Вертоград златословный. С. 316—320, прим. 164.

Особые соображения высказал С.Ю. Темчин. Он считает, что Святослав не был причислен к лику святых по двум причинам. Во-первых, князь был намного старше Бориса и Глеба, а в установлении почитания Бориса и Глеба были особенной важны молодость Бориса и полудетский возраст Глеба, поскольку образцом для Борисоглебского культа было почитание Вифлеемских младенцев, убитых царем Иродом, который пытался уничтожить ново рожденного Христа, видя в Нем своего соперника. Во-вторых, Святослав бежал от убийц, а не кротко ожидал смерти; см.: Темчин С.Ю. «Се несть убийство, но сырорезание»: Агиографический образ Вифлеемских младенцев как концептуальная основа Борисоглебского культа // Именослов. История языка. История культуры / Отв. ред. Ф.Б. Успенский. М., 2012. С. 228. С первым соображением отчасти можно было бы согласиться: как показал исследователь, осмысление фигуры отрока Глеба в «Сказании об убиении Бориса и Глеба», по-видимому, действительно соотносится с мотивом в одной из переведенных с греческого проповедей, посвященной Вифлеемским младенцам. (Подробнее об этом я еще буду говорить в заключительной главе.) Однако Борис по возрасту так же, как и Святослав, никак не подходит на роль хотя бы «относительного» сверстника жертв Ирода. Что же касается второго предположения, то его принять нельзя: ведь, согласно «Чтению…» Нестора, Глеб тоже пытался бежать от убийц, но это нимало не препятствует книжнику прямо сравнивать его с Христом, автор же «Сказания…» пишет о том, что отрок сначала долго молил злодеев о снисхождении и только после смиренно принял предначертанную участь.

Впрочем, какие-то рассказы об Эймунде (но не обязательно в форме саги), по-видимому, существовали уже в конце XII века; см. аргументацию в статье: Глазырина Г.В. О шведской версии «Пряди об Эймунде» // Норна у источника судьбы: Сборник статей в честь Е. А. Мельниковой. М., 2001. С. 61—69; краткий обзор точек зрения см. в статье: Мельникова Е. А. Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга». С. 255, прим. 3.

О дате этого брака см.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 492—496. Автор книги сделал вывод, что Эймунд при шел на Русь не раньше 1019 года (Там же. С. 454). С.М. Михеев, твердый сторонник версии о том, что в «Эймундовой саге» отражен факт убийства Бориса Ярославом Мудрым, почему-то видит противоречие между этим утверждением исследователя и его же мнением, что историческим прототипом Бурицлава был Святополк; он напоминает, что война между Ярославом и Святополком велась раньше, с 1016 по 1019 год (Михеев С. М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 198, прим. 300). Однако никакого противоречия в позиции А.В. Назаренко нет: если считать, что сага сохранила (хотя и в деформированном виде) память о разновременных исторических фактах и синхронизировала их (а именно так и полагает ученый), то вопрос о возможности реального участия Эймунда в войне Ярослава Мудрого со Святополком Окаянным не имеет абсолютно никакого значения: просто такая роль была ему приписана в позднейшей скандинавской традиции, довольно равнодушной к хронологии. Впрочем, этот анахронизм мог появиться «в результате позднего добавления сказителей, передававших рассказы об Эймунде из поколения в поколение». — Михеев С.М. «Святополкъ седе въ Киеве по отци». С. 171. Хронологическая несуразность была уже давно объяснена исследовательницей скандинавских саг Т.Н. Джаксон: «введение в текст» Инги-герд «имеет под собой две причины: а) постоянное соединение в памятниках скандинавской письменности образов Ярицлейва и Ингигерд; б) включение Пряди об Эймунде составителями Книги с Плоского острова в состав Саги об Олаве Святом вслед за рассказом о сватовстве и женитьбе Ярицлейва». — Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.). С. 171, прим. 42. К тому же описание пира, устраиваемого Ярицлейвом и Ингигерд после прихода Эймунда, в «Эймундовой саге» «носит полностью литературный характер» и никак не может быть использовано «для датировки приезда Эймунда на Русь». А «появление Ингигерд <���…> в Пряди вряд ли может быть связано с изначальными рассказами о деяниях Эймунда. Упоминание о ее присутствии на пиру в честь приема Эймунда, вероятно, было произведено составителем Пряди при ее записи <���…>». — Мельникова Е. А. Эймунд Хрингссон, Ингигерд и Ярослав Мудрый: Источниковедческие наблюдения //Анфологион: Власть, общество и культура в Средние века и раннее Новое время. С. 155—156, 157; она же. Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга». С. 267.