Семен Шмерлинг - Горячий осколок

У него две огневые точки. "Крокодил" - его дот, его крепость, он еще повоюет!

Задержавшись на коротком пути к автомату, надежно прикрытый кузовом и катками, он сорвал ремень и стал туго перепоясывать им ногу у самого паха. И вдруг услышал за спиной топот. Обернулся. В сотне метров два фашистских солдата короткими перебежками огибали тягач. Что делать? До автомата не успеть дотянуться, опередят, откроют огонь. А если гранатой? Лимонка в кармане. Выхватив ее, Алексей мигом выдернул чеку. Осталось размахнуться и бросить, как вдруг судорога пронзила руку острой болью.

Ладонь окаменела, пальцы намертво сжали лимонку с выдернутой чекой.

Неожиданная беда поразила своей неотвратимостью. Спазм длился секунды, но эти мгновения беспомощности казались бесконечными.

Алексей стал мысленно приказывать себе: "Не сдавайся. Ты держишь в руке смерть. Но ты можешь, ты должен заставить свое тело слушаться. Только спокойно. Ну, глубже вздохни, ну, повернись, взгляни, что делают фрицы... Они перебегают, все ближе..."

Алексей почувствовал: спазм ослабевает. Пальцы свободнее ощущают ребристый металл и прижатую к нему спусковую пружину. Превозмогая боль, развернулся и сплеча, что было сил, швырнул лимонку в бегущих врагов.

Грянул взрыв, пронеслись свистящие осколки.

Якушин поднял голову. В трех десятках метров от него, распластавшись, неподвижно лежали оба немецких солдата.

Оставались еще двое.

Повернувшись к машине, Алексей посмотрел на Бюрке. Безмолвный, пепельно-серый, тот широко открытыми глазами следил за ним, Алексеем. Живыми в глазах были только зрачки.

Сузившиеся, точечные огоньки, они плавали как догорающие фитильки в парафиновых плошках, угасая и вспыхивая.

Со щемящей жалостью Алексей кивнул Бюрке, через силу улыбнулся и пополз к автомату, торчащему над гусеницей.

Он стал и командиром, и гарнизоном крохотной железной крепости. Мысленно приказывая, сам же выполнял приказания. Ни на секунду не останавливаясь, маневрировал, метался вдоль стены - металлического бока "крокодила" - от бойницы к бойнице. Черпал из цинка патроны, набивал обойму, вталкивал в карабин и стрелял. Сменив магазин, полосовал из автомата.

Дважды или трижды он схватил фигуры немцев, распластавшихся на озими, бил в них, но не понял еще, попал или нет.

Он проползал свой путь все хладнокровней, расчетливей и спокойней вел огонь. Когда в ответ забил единственный автомат, он понял, что одним противником стало меньше.

Якушин еще долго держал оборону, изнемогая от усталости и боли, глотая пропитанный запахом солярки, крови и пороховой гари воздух. Он не заметил, как, вспыхнув в последний раз, померкли огоньки в глазах Клауса Бюрке. Не услышал, как по степной дороге, с востока, нарастая, поплыл гулкий, с перезвоном стук моторов.

Он стрелял и стрелял.

14

Парты с выцветшими чернильными пятнами и потемневшими ножевыми порезами были сдвинуты одна к другой.

Их собрали в этот класс со всего школьного здания, Которое за годы войны последовательно занимали штаб советской дивизии, немецкие комендатура и казарма, а теперь - наш военный госпиталь.

В классе, уставленном партами, был красный уголок. Сюда, постукивая костылями и палками, шаркая растоптанными шлепанцами, собирались выздоравливающие и легко раненные. С трудом втискиваясь, хлопая крышками, рассаживались. Пахло йодом, карболкой, дегтярной мазью.

Примостившись с краешка на парте, вытянув в узкий проход плохо сгибавшуюся ногу, Алексей Якушин увидел, как в дверь класса быстрой походкой вошел плечистый генерал. За ним следовали худенький, стройный офицер с толстым портфелем, видимо адъютант, и начальник госпиталя.

Алексей попытался встать. И другие раненые поднялись над партами, как ученики в школе при появлении учителя.

Генерал поздоровался. Гулко прозвучал ответ: "Здрав..." Адъютант высыпал из портфеля на столик ордена и медали, стал их раскладывать кучками. Генерал строго осматривал собравшихся. Его лицо показалось Алексею знакомым. Этого человека он где-то встречал. Но где? Вспомнить не удалось.

Адъютант, сильно напрягая голос, принялся читать с листа:

- За отвагу и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими... наградить...

Называя фамилию, офицер быстро придвигал генералу орден или медаль, и тот, шагнув навстречу человеку, отозвавшемуся коротким "я", крепко пожимал руку, протягивал награду.

Когда адъютант назвал очередную фамилию, генерал, уже взявший со столика орден, замер и внимательно вгляделся в приближающегося высокого парня. Его шея и грудь были перемотаны бинтами, а на гладко выбритой голове темнели следы ожогов.

- Младший лейтенант Петров, - представился раненый.

- Петров? Что и говорить, редкая фамилия, - улыбнулся генерал. - У нас в селе каждый третий - Петров. А ты не танкист?

- Так точно, танкист.

- Из хозяйства Гричука?

- Так точно, товарищ генерал.

- Тогда я о тебе знаю, наслышан... Значит, живой, а теперь и здоровый?

- Так точно, товарищ генерал.

- Заладил "так точно" да "генерал", ишь служака. А ну-ка доложи всем про свои приключения.

"Так вот кто это? - вспомнил Алексей. - Тот самый Петров, который первым ворвался в занятый фашистами город! А генерала я видел еще полковником, в том маленьком украинском городке, около казненных немцами танкистов. Да, да, он еще приказывал составить наградной на командира танка Петрова, которого искали и не могли найти. Что же было с ним дальше?"

- Докладывай, не стесняйся. Да к народу повернись.

- Слушаюсь, товарищ генерал. - Петров сделал поворот кругом, стягивая рукой распахнувшиеся полы халата. Крутой, со свежим шрамом лоб, щеки с ямочками и круглый подбородок густо взялись розовой краской. - "Красивый", - вспомнил Алексей рассказ танкиста.

- Подбили нас из пушки... вот, - скороговоркой начал младший лейтенант. - Ну мы из танка выскочили...

- Не торопись. Главное не пропускай. До того как их подбили, обратился генерал к раненым, - они на "тридцатьчетверке" речку форсировали, прорвали оборону противника и ворвались в город. Тем самым нанесли неприятелю значительный урон. Считаю, что таким образом экипаж Петрова обеспечил успех общего наступления...

- Обеспечил... - повторил Петров и замялся. - В общем, - глубоко вздохнув, продолжал он. - Как я выскочил из танка, то пополз через улицу. Оглянулся раз, другой - ребят не видать. "Наверное, думаю, - в другую сторону подались". А пули над головой свистят. Передо мной дом кирпичный. Дверь распахнута... Заглянул - никого. Вот я через порог. Смотрю: лаз в подпол. Спрыгнул в него. Кричу ребятам: "Сюда, сюда!" Не слышат. А танк наш в это время взорвался. И дом, в котором я был, от этого взрыва развалился. Меня засыпало в подполе. Только через двое суток откопался, когда уже наши части вперед ушли... Вот и все.