Валерия Пришвина - Невидимый град

Размышляя в горах обо всем этом, я пришел к такому выводу: вселенная по замыслу Божию есть соборность существ, в которой раскрывается Бог, как я уже указал. Эта соборность строится не хаотически, а по Божьему плану, в котором всякому существу указано свое место: и земле, и небу, и траве, и деревьям, и рыбам, и человеку.

Соборность эта держится через взаимную связь входящих в нее существ (это подробно исследует эстетика). Но любовь твари только сочетает воедино вселенную, однако еще не дает ей Божьего Света. Это совершает человек.

Он, с одной стороны, как бы собирает в себе вселенную, всю ее вмещает в своем сердце — это человек как женщина. Ее задача в том, чтобы материнской, духовно-материнской любовью, утешающей, согревающей, собрать в себя всю тварь. Задача мужчины — другая сторона дела человека: он как бы священник, который низводит благодать Божью на мир, он раскрывает твари ведение Бога. Отсюда получается то, что женщина, как одно из сотворенных существ, хотя и объемлющее тварь, не может познать Бога иначе, как через мужчину (на высших ступенях святости — через Христа), а мужчина не может постичь тварь иначе, как через женщину.

Вот сухой скелет сложившихся у меня взглядов. Добавлю к этому, что соответственным образом надо строить и схему ступеней отношения полов.

Начальная ступень — ветхозаветная любовь. Это честный брак, естественный семейный союз. Он имеет место главным образом на земле. Ведь когда Авраам совершает жертвоприношение, он забывает Сарру, он — один. И Моисей, идя на Синай, отводит в сердце своем своей жене не больше места, чем всякому другому израильтянину.

Рыцарская любовь — это другой вид любви. Здесь поклонение прекрасной даме, в которой видится идеал. Физический союз не обязателен, он нередко отрицается, как то было обычно среди рыцарей.

Но высшее проявление христианского отношения полов — любовь Небесного Иерусалима. Многочисленные примеры ее дают жития святых. Она настолько многостороння и богата, что сама должна быть еще дополнительно подразделена на несколько видов.

Основных видов этой любви два: любящие встречаются либо как супруги, либо как равные. Пример первого — св. преподобномученики Галактион и Эпистима. Они сохраняют девство в своем „союзе духовные любве“, и более того, они оба монахи и живут в монастырях, хотя и близко друг от друга. Но они не равны: Галактион — глава Эпистимы, она тонет в его душе, их житие надо писать вместе: „Галактион и Эпистима“. Она называет его „господине мой“ и всюду следует за ним — на мучения и в Царство Небесное, где их венчает Сам Господь.

Но есть иная любовь, пример которой можно видеть в житии св. Иоанна Златоуста {156} . Флоренский отмечает его отношение к св. диаконисе Олимпиаде, как отношение исключительной любви. Св. Дмитрий Ростовский в житии св. Олимпиады сам указывает на эту любовь, именуя ее духовной любовью и подыскивая параллель: Апостол Павел и Персида. Верна ли параллель — не знаю. Но важно то, что жития св. Иоанна и св. Олимпиады пишутся отдельно. Их память в разные дни и их имена не соединяются. Они — некая опора один другому, но оба равны во Христе (по выражению К., хотя и сказанному о других святых, „они встречаются как равные“).

Тот же Ф-й отметил, что русские подвижники имели нередко удивительную склонность на закате дней своих строить женские монастыри. Довольно привести в пример пр. Серафима, Амвросия, Зосиму Верх. Русским подвижникам свойственно в особенной степени то небесное отношение к девам и женам, то преображенное чувство другого пола, которое встречалось и у многих древних святых.

Я, разумеется, не осмеливаюсь утверждать, что наша любовь — этого порядка, но, по крайней мере, она направлена в эту сторону. Это — иноческая любовь.

Предмет так сложен, что трудно представить его в полноте и ясности. Но, желая дать еще несколько материала для должной оценки нашего опыта, добавлю несколько отдельных мыслей, извлеченных из записных книжек.

1. Истинное знание о твари доступно женщине, ибо, по замыслу Божию, она собирает в себе всю тварь. Мужчина может получить это знание не иначе, как через женщину. Первое знание раскрывается в ней в детстве. Девочке, не всякой, конечно, доступны души вещей, доступны идеи Божьи о твари, доступна игра Премудрости Божьей, которая имела место при создании мира. Этот особенный мир воспринимается как образ чистой фантазии. Но эта фантазия не есть нечто нереальное, воздушное, а есть касание той первой фантазии, ни от кого не заимствующей своих образов, но творившей их заново, помощью которой св. София начертывала рисунки вселенной в своей древней творческой игре.

Ребенок воспринимает этот мир с чувством своеобразного удивления, которое сродни ангельскому удивлению… Этот возраст „Алисы“ скоро минует. Девочка становится девушкой и делается предметом внимания мужчин. Как только она, заметив это, выражает согласие хотя бы мысленно, хотя бы бессознательно на то, чтобы быть предметом мужского внимания, Алиса умирает, великолепная детскость души, раскрывшая созерцание мира чистой фантазии, испаряется. Как только девочка высказывает, сама того не зная, согласие быть принцессой, мир софийной сказки затворяется для нее (а не раскрывается, как ошибочно думают многие), нет больше этого образа постижения твари.

Мужчина возводит ее на престол и поклоняется принцессе, может быть, именуя себя рабом ее, но лишь для того, чтобы потом стать ее господином. Он достигает своего: дева становится невестой, женой и матерью. Ведение первобытной игры твари вовсе закрывается от нее, она ничего не постигает, кроме мужа.

И материнство не дает нового мистического проникновения в души существ. Ибо это материнство не отличается существенно от материнства в мире животных. Любовь матери к младенцу сродни той любви, которая заставляет кошку до смерти защищать своего котенка, хотя бы даже от льва, или курицу оберегать цыплят от ястреба. Мать больше всего заботится о том, чтобы ребенок был сыт, здоров, хорошо одет, она готова баловать его даже во вред его душе. Но вот сын вырастает, и мать видит, что он идет в дурную сторону: у него заводятся странные товарищи, он пропадает с ними неизвестно где, нередко подолгу и возвращается домой подвыпивший. Тут-то в матери просыпается новое отношение к нему. Она плачет, убеждает его, проводит ночи в молитве о его душе. Это — истинное материнство, человеческое материнство, неведомое животным, у которых мать заботится о ребенке, лишь пока он беспомощен. В этом новом материнстве женщина обретает новый способ постижения твари. Ей открывается материнское отношение к твари, открывается та сторона существ, которой все они должны быть собраны воедино духовно-материнской любовью. У многих матерей так никогда и не просыпается новое это материнство, и наоборот, у некоторых дев, не испытавших земного материнства, небесное столь широко, что объемлет всю тварь.