Валерия Пришвина - Невидимый град

Игра чистой фантазии и духовное материнство — это начало и завершение небесно-женственной деятельности. Недаром св. София, художница Божья женственна. Она созидала первообразы обликов существ в чистой фантазии, первообразы мира, который женщина должна была завершить, собрав в своей материнской любви.

Первая явила такую любовь Пресвятая Дева Мария. Она, как образ совершенной женщины, сочетает начало и завершение женственного совершенства. Она указывает и путь к этому сочетанию. Путь этот (преображение средоточного события в жизни женщины, который разделяет период чистой фантазии и духовного материнства, если они вообще достигаются) — встречи с мужественным началом.

Если дева становится невестой Небесного Жениха, невестой неневестной, она получает ключи и к области чистой фантазии, где зрит и приемлет Царство Божье „яко отроча“, и к царственному материнству по благодати.

1. Допустима любовь к человекам иного пола, но во Христе. Не влюбленность без физического соединения (о чем писал Бердяев, хотя, надеюсь, он передумал), а детская любовь — та, которая открывает двери детской удивленности, открывает мир софийных первообразов…

2. Эта детская любовь есть вместе с тем и старческая, не столько в смысле „старик“, сколько от слова „старец“. Она по сравнению с обычной любовью — иная: иноческая.

3. Возможна умопостигаемая любовь… Мечта не являет облика, не являет и лика… страсти не волнуются. Но перед оком ума все чаще встает умопостигаемое настроение любимой личности, это настроение сочетается с сердцем, и больше разделенности нет. Нет и частого воспоминания о любимой личности, нет исключительного заполнения всей души ею. Но когда ум молитвенно обращается к Богу, когда он призывает Имя Божие, и душа исполняется смирением и страхом, когда суетные помыслы отгоняются трезвенным вниманием, и ум в безмолвии предстоит Богу, тогда он слышит, что с ним вместе, не обращая на него внимания, и поодаль, но тем не менее в нем, участвует в молитве и другое существо.

Умопостигаемая любовь не боится далекого расстояния, хотя благодарно, как незаслуженный подарок, принимает встречу и единение усилий в работе для Бога. Умопостигаемая любовь проистекает от богатства и потому не знает ревности, за исключением ревности к Сатане и к миру — употребляя слово „мир“ в смысле, установленном преп. Исааком Сириянином, т. е. как собирательное имя страстей. Это — ревность за Христа, за Церковь, она безмерна и выражается в глубочайшей скорби за друга и молитве о нем.

Умопостигаемая любовь не есть блаженство, ибо его нет в юдоли плачевной, но есть малое предварение небесной радости. Отношение ветхозаветной любви, умопостигаемой любви и небесной любви, которая явится в „грядущей вселенной“, подобно отношению плодородной земли, драгоценного камня и преображенного, невесомого и непротяженного „камня ясписа кристалловидного“.

4. Но горе взыскующим умопостигаемой любви, так как они — не только на краю бездны, но уже мчатся в нее. Задача человека — искать целомудрия. И если он отрекается от брака, стремится к бесстрастию, а Бог пошлет умопостигаемую любовь небесного цвета, с великим страхом и противодействием, с молитвенным вопрошанием Господа принимать, дабы не быть жалким образом прельщенным.

Таким образом, аскетическое бесстрастие, безразличие в отношении пола есть неизменный идеал для всякого, желающего спастись и содействовать спасению вселенной, безразлично, пребывает ли он в девстве, в браке или во вдовстве. Умопостигаемая любовь не идеал, а подарок.

5. Для творчества великую помощь дает соединение в умопостигаемой любви лиц разного пола, и особенно для философского творчества. Ибо, хотя философия не свойственна женщине, но чисто мужественная философия может много не увидать. Здесь соединение в духе позволяет видеть невидимое иным путем, ибо смотрит на мир и воспринимает его целый человек.

Разумеется, эти мысли суть не описание нашего опыта, а выводы и потому в них выходит все, может быть, уж чересчур возвышенно.

Теперь скажу об А. В. В отношении его процесс „вхождения в сердце“ совершился вполне только минувшим летом. Самое замечательное в наших отношениях — это то, что вместо ревности, которая должна была бы быть, если бы любовь была хоть несколько с земным оттенком, между нами все увеличивается любовь, и притом все та же небесного цвета, словно переходя с Калерии. Если бы не было А. В., я с самого начала боялся бы близости с К. „Ну, мол, а вдруг, да страсть проснется“. Если бы не он, не было бы в наших отношениях с К. той ясности, несомненности, какие есть теперь. Мы не знали бы, что наша любовь может простираться и на вселенную, что она не должна ограничиваться двумя человеками.

И когда явился Сережа Скороходов и вошел духом в наш круг, он был удивлен чему-то совсем новому, что открылось перед ним, чему-то, противному всем „уставам естества“.

Еще относительно влияния друзей на мои занятия. А.В. помогал мне больше всего как критик: не забуду его замечаний о природе пространства, которые заставили меня углубить понимание пространства.

Калерия помогала, как я сказал, просто своим существованием, но не только этим — многие мысли я заимствовал у нее, относясь к ним, как к своим. Вообще, у нас один ум. И если у А. В. направление мыслей не совсем совпадает с моим — он более склонен к линии русских интуитивистов, которые считают себя продолжателями Платона и Аристотеля в философии, а я считаю более достойным продолжать Декарта и Лейбница, — однако через душу Калерии оба направления преломляются и идут по одной линии — православного духа».

Прерву письмо Олега, чтобы обратиться к пришвинскому дневнику, где он однажды, вскоре после нашей первой встречи, записывает: «Это мне сказала Валерия Дмитриевна в последнее наше свидание, но я настолько ее еще не замечал, что слова ее записал, как свои» {157} . Вероятно, и здесь проявилось универсальное, точно подмеченное Олегом начало мужского пути к пониманию существа мира — через женщину.

А Олег, между тем, продолжает:

«Первый раз, что я осознал, дал себе отчет в том, что внимание мое привлечено обаянием женственности, и что это допустимо, — это было после путешествия в Сергиево и встречи с иконой св. Софии. Когда мечта о св. Софии прошла через душу, и любовь к К., образ которой не окружен был тем ореолом, что св. София, я воспринял не как измену Премудрости Божьей, о которой говорит Соловьев, но как обогащение.

И так же понимает К. любовь ко мне после А. В. как обогащение.

Именно таково свойство христианской любви. Для буддиста любовь Христова к Иоанну, к Лазарю, к ученикам — измена вселенской любви. Но христианин видит в ней избыток любви, безмерное обогащение любви Христовой. И как мы ни малы, но наш опыт раскрыл сам, в каком роде, какого цвета — небесная любовь.