Константин Ривкин - Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем

Весьма показательно, что приведенная строгая инструкция сопровождалась припиской: «Не размножать, только показывать под расписку, не дать разболтать, не проболтать перед врагами». Понятно, что к врагам в то время, впрочем, как и сейчас, были отнесены те, кто поверил призыву поднимать новую экономику.

Трудно не согласиться, что здесь усматривается прямая аналогия с событиями, произошедшими с ЮКОСом, а по большому счету – происходящими в российском бизнесе в целом, когда силовые ведомства, руководствуясь вовсе не законом, а революционным правосознанием, стремятся «ограничить, обуздать и контролировать» частный сектор экономики. При этом на суды возлагается роль, четко когда-то обозначенная Лениным: карать всякий капитализм, усилить быстроту и мощность репрессий. Сегодня тем, кто хорошо знает, как осуществлялась расправа с ЮКОСом и его руководителями, нетрудно представить себе вполне жизненную, хотя, по сути, и несколько фантасмагоричную картину, как были собраны на инструктаж судейские работники из арбитражей и судов общей юрисдикции, которых, помимо прочего, заставили, как в советские времена, конспектировать классика и усваивать содержание как вышеприведенного, так и еще одного письма Дмитрию Курскому: «Суд должен не устранять террор, а обосновать и узаконить его».

Есть еще одно важное обстоятельство. Львиная доля преступлений экономического характера отнесена процессуальным законом к подсудности районных судов, где среди судей нет узкой специализации по причине их малочисленности. И если даже к добропорядочному судье, привыкшему к делам общеуголовной направленности (кражи, грабежи, телесные повреждения, ДТП и т. д.), попадает хозяйственное дело, это создает для него большие проблемы, в которых далеко не каждый желает и может обстоятельно разобраться.

Стоит ли удивляться, что, по рассказам моих коллег, когда довольно шумное в свое время дело о хищении акций поступило в один из районных судов Москвы, то первое, что сделала судья, – попросила участников процесса разъяснить ей, что такое акция. В ином случае я, придя в судейский кабинет, увидел в углу большую стопку томов уголовного дела. Поинтересовавшись его сутью, посвященного, как выяснилось, банковскому мошенничеству, я спросил судью, знает ли он, что такое кредитовые авизо, фигурировавшие там в качестве орудий преступления. Ответ прозвучал так: да, конечно, на днях я что-то по телевизору на эту тему видел.

По отмеченной причине и для облегчения своей работы (правильнее будет сказать – для уклонения от своей работы) судьи почитают за благо переоформить составленное по завершении следствия обвинительное заключение в якобы написанный ими самостоятельно приговор и назначить наказание, совершенно при этом не понимая сути сделки или финансовой операции, признаваемой своей властью криминальной. В этих случаях, по признанию следователя по особо важным делам отдела по расследованию преступлений коррупционной направленности СУ СКП по Московской области В. Кобзева («Власть», 2009, № 39), действует негласное корпоративное правило: при направлении следователем материалов о санкционировании тех или иных процессуальных действий либо уголовного дела для рассмотрения по существу нужно передавать судье дискету или флешку с соответствующим постановлением или обвинительным заключением. Честно говоря, это сильно напоминает описанную в литературе практику конца 30-х годов прошлого столетия, когда к направляемому в судебные органы делу сотрудник НКВД подшивал запечатанный конверт, в котором указывал, какое, по его мнению, следует назначить наказание очередному «врагу народа».

Если кто-то из читателей позволит себе усомниться в истинности сказанного, тех я отсылаю к информационным сообщениям о проходившем в феврале 2008 года совещании московских судей, где председатель Мосгорсуда Ольга Егорова «выразила недовольство тем, что судьи злоупотребляют “техническими средствами”». По словам Егоровой, некоторые судьи при вынесении приговоров просто сканируют куски из обвинительных заключений. Причем, отметила госпожа Егорова, в приговор попадают даже куски текстов с грамматическими ошибками. «“Вы вообще читаете свои приговоры?” – обратилась она к залу» («Коммерсантъ», 11 февраля 2008 г.).

А Марианна Лукьяновская, ранее работавшая в Судебной коллегии по уголовным делам Волгоградского областного суда, на сайте Publicpost.ru в проекте «Судьи о правосудии» (25 мая 2012 г.) рассказала о таком известном ей случае: «Передрали с флешки следствия приговор, а указанный в нем свидетель не только не был в судебном заседании, он уже к тому времени умер. И ничего, фигурировал в приговоре».

Дошло до того, что в опубликованном в Бюллетене Верховного суда РФ (2012, № 5) обзоре судебной практики за II квартал 2011 года в назидание правоохранителям приводится случай, когда представители стороны обвинения, видимо уже привыкшие к раздаче участникам судопроизводства документов в компьютерном формате, вручили обвиняемым не машинописный текст обвинительного заключения, а электронный носитель информации, его содержавший.

А один высокопоставленный судья на условиях анонимности объяснил данный феномен следующим образом: «Судьи действуют по принципу “Хочешь жить в согласии – соглашайся” – они просто переписывают текст обвинительного заключения на бланк приговора, обычно даже не заботясь об исправлении орфографии, ведь они хорошо наслышаны о том, чем иногда заканчивается “самодеятельность” судьи в решении вопросов виновности» (статья «Репрессивно-трусливое правосудие», «Новая адвокатская газета», 2010, № 7).

Мне трудно утверждать категорически, какую из современных методик применяли мещанско-хамовнические судьи – сканер, флешку, дискету или что-то еще более оригинальное, но их приговоры примерно на 80 % выглядели как копии составленных следователями обвинительных заключений, включая повтор стилистических, грамматических и фактических ошибок. Думаю, что и руководившая процессом в Мещанском суде

Ирина Колесникова, и председатель Хамовнического суда Виктор Данилкин на вышеобозначенный вопрос Ольги Егоровой – читали ли они обвинительные приговоры Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву – смело могли бы ответить положительно, но с одной существенной оговоркой: только в момент их провозглашения.

Как и всем крупным процессам, делам в отношении Ходорковского и Лебедева сопутствовало так называемое оперативное сопровождение, заключавшееся в интенсивном проведении оперативно-розыскных мероприятий силами специальных служб. Их присутствие (в первую очередь МВД и ФСБ) выявилось уже сразу после возбуждения дела в июне 2003 года, поскольку и задержание Лебедева в госпитале имени Вишневского, и последовавшие затем обыски в местах его жительства и работы сопровождались участием сотрудников вышеуказанных ведомств.