Любовь Бершадская - Растоптанные жизни

Они много лет не видели женщин и когда узнали, что за забором находится «женский пол», их, разумеется, начало искушать желание перескочить этот забор и отправиться в гости к соседкам.

Все политические были начеку на тот случай, если уголовники приступят к осуществлению своего плана, и были готовы прыгать через забор с ними, чтобы защищать женщин и не давать их в обиду.

Мы, женщины, ничего этого не знали, так как общение с мужчинами было строго запрещено; мы даже не знали, что в мужской зоне есть уголовники и что там готовится нападение на нас.

16 мая 1954 года в посёлке Кингир Джезказганской области произошло событие, которое длилось сорок дней и о котором следует рассказать особо.

Это было в воскресенье. Стояла нестерпимая казахстанская жара, сухая, с песочными смерчами.

Изнурённые женщины, пользуясь выходным днём, лежали на постелях.

Начальства в лагере не было, были только две дежурные надзирательницы.

В полдень женщины увидели, что через забор прыгают мужчины. Кто с верёвками, кто с лестницей, кто на своих ногах, но беспрерывным потоком, и было их сто семьдесят пять (сто политических и семьдесят пять уголовников).

Конечно, мы не знали, кто они, все они для нас были заключёнными, такими же страдальцами, как и мы.

Женщины стали выбегать из бараков, появление мужчин в женской зоне их потрясло.

Надзирательницы изрядно напугались и немедленно подняли тревогу.

Через полчаса в лагере было полно чекистов — офицеров и солдат.

Заключённые мужчины были в бараках вместе с женщинами. Уголовники, тоже довольно перепуганные, ничего плохого себе не позволили, они вели себя так, что мы и не догадывались, что это уголовники.

Начальство по радио объявило, чтобы мужчины немедленно покинули женскую зону и через вахту, а не через забор, вернулись обратно.

Заключённые знали, что идти через вахту очень опасно, так как чекисты практиковали такой метод: заключённый подходил к вахте, в него стреляли, убивали, а затем фотографировали место убийства и писали: «При попытке к бегству».

Заключённые ответили, что они готовы покинуть женскую зону, но только снова через забор.

Начальство поставило ультиматум: если к четырём часам дня мужчины не выйдут из женской зоны, солдатам будет дана команда стрелять по баракам.

Кое-кто из сочувствующих нам солдат шепнул женщинам, что у них есть приказ стрелять только в мужчин.

Женщины замаскировали мужчин в бараках, надев на них платочки, и никто не выходил из бараков, выкурили всё, что было в запасах у заключённых, все сидели и ждали четырёх часов, каждый был готов разделить любую участь.

Приблизительно в три часа, с позволения солдат, я и ещё несколько моих соузниц вышли в уборную, которая находилась почти вплотную с забором.

Выйдя из уборной, мы заметили на земле записочку, свёрнутую в трубочку.

Записку надо было непременно поднять, но это было опасно — солдаты за нами следили.

Так как было очень жарко, я «сыграла» обморок, упала, и мои соузницы меня понесли на руках в барак.

Записка была со мной. Мы её развернули и прочли: «Держитесь, расстрелов не будет».

С быстротой молнии это известие распространилось по баракам.

Настроение стало лучше.

Солдаты стояли с лотовыми автоматами и ждали команды стрелять.

Однако, когда время подошло к четырём часам, солдаты построились и дружным солдатским шагом покинули лагерь, вместе со своим начальством.

Мы потихоньку стали выходить из бараков и увидели, что в лагере не осталось ни одного начальника, а в заборе сделана большая дыра и оттуда ползут мужчины-заключённые. Но так как всем не терпелось скорее попасть в женскую зону, то многие прыгали и через забор.

По тем, кто прыгал через забор, стреляли со сторожевых вышек.

Женщины в истерике кричали, чтоб они не прыгали, чтобы не погибали напрасно. Но мужчины, как одержимые, продолжали прыгать, и по ним не прекращали стрелять.

В итоге женщины подобрали у забора больше ста человек раненых и столько же убитых.

Раненых женщины приносили в бараки и как могли оказывали им помощь, но многие из них через какое-то время умирали.

Всё, что только возможно было из белья, было использовано на перевязки. Запах крови наполнил все бараки. В больницу раненых не принимали, они лежали в бараках, стонали, умирали, женщины в панике бегали, просили у медсестёр помощи, весь лагерь наполнился настоящим кошмаром.

Тотчас же стихийно возникли митинги, более активные с жаром выступали и призывали к забастовке.

Какая-то группа мужчин бросилась во внутреннюю тюрьму, где в заточении находилось человек сто пятьдесят, взломали все двери и выпустили их.

Уже было темно, но никто не унимался, и все вместе решили устроить забастовку, вызвать из Москвы представителя ЦК: так как это был период после ареста Берия, то, ссылаясь на это, заключённые заявили, что они не желают разговаривать с МВД.

Написали немедленно два огромных плаката:

1) Смерть или свобода!

2) Требуем представителя ЦК, не желаем разговаривать с МВД!

Плакаты повесили на высоте примерно пятнадцати метров.

Чекисты по радио до хрипоты призывали нас прекратить беспорядки, но мы в ответ расставили свои пикеты у входа в лагерь и вдоль заборов. Наши пикетчики были вооружены огромными дубинами.

Из безликой до сих пор массы лагерников стихийно появилась горстка энергичных руководителей, проникнутых решимостью бороться.

Среди них был бывший полковник Советской Армии Кузнецов, немецкий инженер Юрий Кнопмус, бывший вор-рецидивист Глеб (фамилии не помню), попавший в лагерь политических как пленный из армии генерала Власова, и украинец из активных бандеровцев Миша Келлер.

Вот эти несколько человек и взяли на себя руководство забастовкой.

Прошло два дня. Начальство в лагерь не входило. Мы сами брали со складов продукты, готовили обед на кухне, женщины стали обстирывать мужчин, убирали в мужских бараках.

Среди заключённых оказался представитель графской семьи — граф Бобринский. Он быстро открыл «кафе»: бросал что-то в воду, вода шипела, и заключённые в жаркие дни с удовольствием пили этот напиток и очень смеялись, а граф Бобринский сидел в углу «кафе» с гитарой и пел старинные романсы.

Никто не знал и даже не думал о том, что нас ждёт, делали всё бессознательно, безотчётно.

Внезапно в небе показались самолёты.

Узнав о случившемся, к нам летело высокое московское начальство.

Среди прилетевших москвичей был начальник Главного управления исправительно-трудовых лагерей в СССР (ГУЛаг) генерал-полковник Долгих, начальник режима всех лагерей генерал-лейтенант Бочков, два генерала юстиции Вавилов и Самсонов, а также огромная свита. К ним присоединились министр МВД Казахстана генерал-майор Губин, главный прокурор Казахстана и прочее местное начальство.